Чисто наша жизнь

Искусство раньше должно было принадлежать народу, но из этого ничего не получалось. Оно принадлежало отделу агитации и пропаганды ЦК КПСС, а в народ шли рождавшиеся от этого сожительства дети — опера «Октябрь», фильм «Освобождение» и романы Ивана Стаднюка. Теперь искусство принадлежит именно народу, всем желающим, оно пошло по рукам, и любой, кто может заплатить за глянцевую книгу или кассету, получает полное удовлетворение — песню про мадам Брошкину, кино про очередные национальные особенности и роман про отмороженного. Все наладилось. Прежде требовалось, чтобы вся эта дрянь была национальной по форме и социалистической по содержанию. Теперь она, напротив, по форме как бы капиталистическая, а по содержанию самая что ни на есть национальная.
       Как-то незаметно в квартале, где я живу, образовалась могучая инфраструктура, привлекающая самые представительные слои современного российского общества. Здесь на месте раннерыночной забегаловки возник недорогой, но жутко модный – среди офисных работников среднего звена и наиболее культурных бандитов – японский ресторан. Здесь же, в 20 метрах, стильное кафе, куда юные секретарши из рекламных компаний ходят в обоснованной надежде увидеть попсовых звезд, звезды – повидать друг друга и выпить дорогого капуччино, а гомосексуалисты – просто для изысканности и целоваться. Соседняя дверь – узбекский ресторан, мечта провинциального бизнесмена, выгрузившегося рядом, на вокзале, из поезда и не нашедшего в себе сил искать что-нибудь подальше: здесь и так хорошо — фонтан, плов, шашлык, официантки в шальварах и с голыми пупками. Настоящий рай! Еще 100 метров – бар, умеренная стилизация под что-то народное, бесцветная, но доброкачественная еда, разливная «Балтика» и большое количество строящих что-то в соседнем квартале турецких гастарбайтеров.
       И перед каждым подъездом машины: «ягуары» и «мерседесы-кабриолеты» перед японским заведением; поношенные, но элегантные «саабы» и моднейшие скутеры перед голубовато-богемной кофейней; раздолбанный 525-й «бээмвэ» с номерами какого-то неведомого региона против восточной роскоши. А кругом грязь, жуткий выхлоп грузовиков и доисторических «икарусов», разбитый тротуар, спящий у стены бомж в собственном соку.
       И из каждого автомобильного окна – национальное искусство, радио «Шансон», блатная песня, положенная на густое буханье электрического баса.
       И каждый второй мужчина – и этот, в сюртуке тонкой кожи и стриженый, и другой, в кожаных, наоборот, штанах и кислотно-оранжевом свитере со спущенными ниже пальцев рукавами, и вон тот, в хорошем костюме с затоптанными сзади манжетами брюк и с крепко повязанным галстуком –  смуглолиц, говорит с акцентом, а то и вовсе по-своему, смотрит вокруг с отчужденным безразличием. А женщины их, аборигенки, одеты независимо от возраста и комплекции — все как одна в длинные юбки с разрезами, которых лучше бы не было.
       И это вершина достижений нашей новой жизни. Это центр Москвы, богатой и продвинутой. Если все пойдет очень хорошо, провинция поднимется до такого же уровня цивилизации и благосостояния лет через 30.
       Это наш русский особый путь.
       Больше всего это похоже на богатую страну Ближнего Востока или Северной Африки. Национальные корни, густо проросшие сквозь рыночный слой. Спутниковый телефон, притороченный к верблюжьему вьюку. Народный мотив, наложенный на буханье «хауса». «Кадиллаки-стрэйтч», удобные для перевозки гарема. Кочевники в кефайях и джеллабах, из-под которых видны дизайнерские джинсы, с золотыми «омегами» на смуглых запястьях.
       Пишите нам «мылом» на [e-mail].
       Национальная по содержанию и черт ее поймет какая по форме жизнь! XXI век в половецких степях.
       И никогда, никогда здесь не будет Швейцарии.
       Поэтому не удивляйтесь, входя в лифт, общественную уборную и парламент. И, уж конечно, не возмущайтесь. Традиции сильнее влияний. Все привнесенное будет переварено, и нам жить среди продуктов этого процесса.
       В конце концов, мы ведь и сами – продукт.