Цивилизация
— В первую очередь, не могли бы вы поделиться своими воспоминаниями о 12 апреля 1961 года?
— Мне было 12 с половиной лет, я это очень хорошо помню. Как-то в воздухе витало, что скоро будет запуск человека в космос. В тот день я пришел из школы, светило солнце. У нас дома стоял маленький телевизор КВН с линзой. Мы включаем его и видим лицо в шлеме. Я когда услышал фамилию Гагарин, то удивился, потому что у него было такое простое симпатичное лицо и такая княжеская фамилия. Я жил на улице Горького рядом с площадью Маяковского. Мы все побежали на улицу, наш класс там собрался, на улице автоматически остановилось движение, потому что все шли просто по проезжей части. Мои родители говорят, что такое было только 9 мая 1945 года.
Интересно, что когда за четыре года до этого запустили первый спутник (что, казалось бы, для моей дальнейшей жизни более важно, так как моя деятельность связана не с пилотируемой космонавтикой, а автоматическими полетами), это событие прошло совершенно мимо меня.
Было тихо, только стенды в ТАСС выставляли смешные, где был нарисован спутник. В 57–58 годах пропагандистский потенциал этих событий, конечно, еще не полностью был понят.
— Думали ли вы тогда, что возглавите головной академический институт по исследованию космоса в интересах фундаментальных наук?
— Нет, я не связывал себя с космосом. Но мой отец работал в так называемом НИИ тепловых процессов, а на самом деле это был научно-исследовательский институт, где во время войны делали «Катюши». Все было засекречено, а мне было интересно, и я у него допытывался рассказов, но он, как партизан, ни разу ничего не сказал. Был человек твердой закалки. Он сначала занимался танковыми двигателями, потом ракетными. Вышел на пенсию во время перестройки… Он задал, если можно так сказать, космическое подсознание, от него это мне передалось.
— Как был образован Институт космических исследований, который вы сейчас возглавляете?
— Тогда во главе Академии наук стоял действительно великий человек, крупнейший ученый и, как иногда говорят сейчас, визионер, то есть человек, который предвидел будущее, — Мстислав Всеволодович Келдыш. Совсем недавно, в феврале, отмечали его 100-летие, и его роль в деле изучения космоса была еще раз понята.
Дело происходило так. Был запущен первый спутник, потом второй, в котором полетела Лайка и стояли какие-то научные приборы. Но на самом деле первым спутником должен был быть тот, который по факту стал третьим, — тяжелый аппарат, с хорошим комплектом научных приборов. Однако его не успевали подготовить к намеченному сроку — осени 1957 года.
Сергей Павлович Королев понял, что американцы идут с нами «ноздря в ноздрю», и решил запустить первым простейший спутник – шарик с радиопередатчиком.
Третий спутник запустили в мае 1958 года, и тогда уже решали важнейшие задачи науки: изучение космических лучей, плазмы вокруг Земли. Эксперименты проводились разными институтами — МГУ, Институтом физики атмосферы, Институтом радиоэлектроники и другими. Довольно скоро после начала планомерных космических экспериментов у Келдыша возникла идея создать единую научную организацию, где под одной крышей были бы собраны специалисты из всех этих институтов, которые уже по факту занимаются космическими экспериментами, так, чтобы появилось некое новое качество — комплексный подход к космическим исследованиям.
Эта инициатива была поддержана Хрущевым, и начали готовиться бумаги. Формально постановление о создании ИКИ было подписано 15 мая 1965 года, уже после снятия Хрущева, но импульс, данный им, действовал, и Келдыш «пробивал» создание института. Было построено большое здание у метро «Калужская», где собрались люди из разных институтов, академических и неакадемических. Я часто сравниваю наш институт с «плавильным котлом». Так говорят про Америку — туда попадают разные нации, они сохраняют свои традиции, но при этом становятся американцами. Вот у нас лет 40 тому назад так и произошло. Тут и традиции МГУ, и Института физики атмосферы и других институтов, но все мы ощущаем себя «икишниками».
— Расскажите о космических планах России на ближайшие годы?
— Президент Медведев объявил нынешний год годом космоса, надеемся, он таким и станет. План по науке — и в РАН, и в Роскосмосе — довольно большой.
У нас довольно долго ничего не запускалось, но есть надежда, что в этом году ситуация изменится. Сейчас на орбите работает метеорологический спутник «Электро-Л». Он не является научным спутником в прямом смысле этого слова, но тем не менее для нас очень важен. Он работает на той же платформе «Навигатор», что потом будет использоваться на радиотелескопе «Радиоастрон», «Электро-Л» успешно запущен, неплохо работает.
Что касается космической индустрии, то наш институт надеется, что в ноябре стартует «Фобос-Грунт».
Много сил в него вложено, сейчас идут последние испытания. 15 апреля весь аппарат будет испытываться в большой термовакуумной камере, мы ждем результатов. Запланированы эксперименты по Марсу, по Фобосу, по небесной механике и даже биологические эксперименты с бактериями. Наши коллеги из АКЦ ФИАН готовят большой космический радиотелескоп «Спектр-Р» («Радиоастрон»). Пока планируется, что его запуск будет осуществлен летом.
Еще один запуск планируется нашим институтом — это академический спутник «Чибис». Это малый спутник, названный в честь маленькой птички. Его задача – исследование гамма-излучения, которое обнаружено при разрядах молний. Есть интересная теория, предложенная группой российских теоретиков из ФИАНа, которой сейчас руководит академик Александр Викторович Гуревич. Идея состоит в том, что в сильных электрических полях ускоряются электроны и возникает мощное гамма-излучение. Все это будем исследовать и проверять. Этот маленький спутник будет запущен с борта МКС, здесь нам очень помогает РКК «Энергия». Мы надеемся, что в конце года спутник начнет работать. Его поднимут на борт МКС, а затем грузовой корабль вместе со спутником поднимется еще на 100 км и над орбитой МКС вытолкнет его и он начнет автономное существование. Очень много сил в него вложили у нас в институте и в МГУ.
Вообще линия малых аппаратов на околоземных орбитах мне кажется очень правильной. У НПО имени Лавочкина, наших главных партнеров, есть программа малых спутников. Они делают платформу «Карат». Первый спутник на этой платформе для исследования природных ресурсов должен быть запущен летом в интересах Института радиотехники и электроники им. В. А. Котельникова. Наш институт тоже стоит в очереди, будем третьими или четвертыми, мы планируем сделать «набор» спутников для исследования магнитного поля Земли, а если точнее, то процессов, происходящих в силовых трубках магнитного поля. Но эти спутники будут в 3–4 раза больше, чем наш «Чибис». Так что постепенно, если Чубайс нам поможет, дойдет и до наноспутника. Ну а если серьезно, то в космической технике действительно есть такой термин, так называются спутники массой от одного до 10 килограмм. Наш «Чибис» пока потяжелее, около 40 килограмм – это микроспутник.
— Ваш взгляд на дальние перспективы освоения космического пространства? Будет ли человек на Марсе через 50–100 лет?
— Человек на Марсе будет обязательно. Примерно так же, как человек побывал на Джомолунгме и в Марианской впадине. Это такая экстремальная точка, куда человек обязательно ступит. А вот останется ли он там и что будет делать — пока непонятно. Такая экспедиция очень сложна. Главная проблема — космическая радиация. Можно построить двигатель, использующий ядерную энергию, для путешествия. Но защита от солнечной радиации, галактических частиц — очень сложна, ее просто не решить. На Земле мы ее не чувствуем, так как нас защищает земное магнитное поле. Но в космосе, где его уже нет, укрыться можно только за толстыми слоями металла или опять же сильным магнитным полем. И то и другое проблематично взять с собой в космосе. На самом Марсе (и, кстати, на Луне) ситуация будет легче, потому что можно сделать укрытие в грунте, даже метровый слой грунта дает хорошую защиту.
Но комфортной жизни на Марсе не будет, я вам обещаю, хотя там есть и атмосфера, и водяной лед, и кислород можно как-то добывать, так что, в принципе, колония там возможна.
Марс потерял магнитное поле, к сожалению, поэтому естественной защиты, как на Земле, там нет. К Луне это в той же мере относится. Но с Луной немножко проще, она ближе, поэтому на периоды спокойного Солнца можно на ней ставить какую-то технику и такими экспедициями посещений, как было с ремонтом «Хаббла», туда летать космонавтам.
Долговременная цель — это колония на Луне, мы думаем об этом. Для научных экспериментов, для радиоастрономии Луна могла бы быть очень интересна, особенно обратная сторона, области, близкие к терминатору. Земля — сильный источник радиоизлучения, она мешает всем радиоастрономическим наблюдениям. Мой итальянский друг, который пострадал от Берлускони, когда тот стал премьер-министром, пошутил, что мы должны заниматься радиоастрономией на Луне, потому что радиопространство вокруг Земли замусорено радиошумом и радиоспамом, 90 процентов которого создают передатчики концерна Берлускони.
— Есть ли проблемы с финансированием космических разработок и финансовыми условиями работы ваших ученых по исследованиям космоса в России? Не секрет, что зарплата ученого в России не самая высокая…
— То, что вы говорите, уже не совсем так. Так было лет 5–7 назад. Некоторое время назад Путин был в Академии наук, обещал после некоторого сокращения поднять ставки до 1000 долларов, и зарплаты немного повысились. Конечно, они далеки от того, что существует у наших коллег в той же Европе. Но и там тоже считают деньги, берегут гранты. Сейчас же российские делегации на международных конференциях по численности зачастую следуют сразу за США и китайцами. Как-то мы и ездим, и работаем…
Конечно, это люди, которые живут не только на зарплату, а и выполняют различные гранты.
Сейчас у нас много долгосрочных проектов – по Луне, по Венере, по спутнику Юпитера Европе; как я понимаю, «Газета.Ru» про них уже много писала. Главная проблема у нас сейчас — кадровая, нам не хватает людей, особенно инженеров. За время 1990–2000-х годов кто-то уехал, кто-то, к сожалению, умер, и мы растеряли инженеров и электронщиков. Эту проблему быстро не решить. Но мы много работаем. В ИКИ есть специальный образовательный центр, мы работаем со школьниками и студентами, боремся, чтобы больше москвичей поступали на физические, астрономические отделения и потом приходили к нам. Этот труд, кстати, уже дает плоды, хотя, конечно, сейчас мы на себе испытываем последствия той демографической дыры, которая была в 90-х годах.