Цивилизация
Среди шумного режиссерского поколения, стартовавшего за последние пару лет, Нина Чусова, недавно окончившая ГИТИС, – явная звезда. И дело даже не в том, что она на диво профессиональна. А в том, что она любит такие жанры, к которым наша режиссура, больше склонная к скучноватой глубокомысленности, и подступать-то боится. Например, к фарсу, гротеску и даже капустнику. В общем, Чусова — мастер из чего угодно сделать гомерически смешное зрелище и обставить его таким количеством режиссерских прибамбасов и фейерверков, что в последнее время стало казаться, что ей прямая дорога в крупномасштабные шоу, а на маленьких театральных сценах ей уже делать нечего. Оказалось не так.
Очередную премьеру Чусова выпускает на крошечной сцене филиала Пушкинского театра, и, конечно, уже объявлено, что на ближайшие спектакли все билеты (совсем, кстати, не дешевые) раскуплены. Для прессы обещали организовать специальный утренний показ заранее, как это делают на Западе, просто потому, что нет никакой надежды, что потом на спектакле Чусовой удастся посадить кого-нибудь хоть на пол. Одно слово – знаменитость. Играют гоголевского «Вия».
Есть у Чусовой артист, который приносит ей удачу. Она и сама удачлива, но Павел Деревянко, который вместе с ней учился в ГИТИСе, – всегда для нее выбор беспроигрышный. Сначала он был Акакием Акакиевичем в чусовской дипломной «Шинели», которая теперь идет на сцене РАМТа, потом, там же, сыграл главную роль в ее «Герое», потом в «Имаго». Такой смешной простак, нелепый и искренний, глуповатый и невероятно обаятельный. В «Вий» он пришел по зову Чусовой, чтобы сыграть Хому Брута – студента-философа из киевской бурсы.
Вообще-то, «Вия» московские театралы помнят по «Панночке» Нины Садур, которую лет 15 назад, в постановке Женовача играли в студии «Человек». Там была яркая, манкая и опасная Панночка-Розанова и побеждавший нечистую силу умник и красавец Хома-Тарамаев. Там было страшное ведьмовство, полеты и любовь, которая все преодолевала. Здесь ничего этого нет.
Чусова сама сочинила сценарий по «Вию», надергав цитат и из других гоголевских сказок, и жанр спектакля назвала мистическим фарсом. В сущности, в нем вообще нет ни нечисти, ни колдовства. Разве что в трех казаках да девке Хвеське кто-то заподозрит мелкую нечисть. Да мрачный демонический сотник вдруг скажет со значением: «Казаки, посмотрите, что у меня с веками?» Намекнет. И пройдется таким Вием-сатаной.
А потом снова веселье: псевдоукраинская болтовня со всякими современными словечками («Ой, я така затуркана…»), капустник, где два усатых казака – один в красных шароварах, другой в юбке, венке и монистах — изображают перед Хомой, как панночка загубила псаря, насмешки казака, в вывернутом полушубке пугающего парнишку Вием.
Да и Панночка (Виктория Исакова) совсем не страшная. Девушка-ребенок – золотоволосая, дурашливая, рубашка короткая, ножки голые – зовет поиграть, обольщает и ластится, как котенок. Чтобы добраться до Хомы, преградившего к себе путь горящими свечками, гасит их одну за другой голой пяточкой.
Но главное, конечно, Хома-Деревянко. Маленький, худенький, с какими-то странными носовыми интонациями и почему-то напоминающий Лагутенко. Какой там философ-бурсак, — дурачок, которым все помыкают. Как ребенок просит всех, заглядывая в глаза: «Ну, пожалуйста…». В своей простодушной беззащитности очень похожий на Акакия Акакиевича из «Шинели». Как и тот, трогательно косноязычен: знай себе что-то бормочет под нос, сам себе все непонятное объясняет, сам себя уговаривает. И шутит нелепо, и смеется некстати, и радуется каким-то пустякам, и болтает невпопад, и всем мешает. Почти блаженный — от жалости к нему сердце щемит. Да и любовь к ослепительной девушке, о которой прежде, «шестеркой» в своей бурсе и помыслить бы не мог, – очень похожа на ту любовь к роскошной Шинели.
Собственно, это история про то, как такой дурачок влюбился, а красотка-то его поманила, опутала, да и посмеялась потом. Не любила, а просто нужен он ей был зачем-то.
Чусова в программке устраивает ликбез: объясняет, кто такой Вий, да кто такая ведьма. И вот тут, в скучно-энциклопедическом описании совсем становится понятно, о чем она делала спектакль. «У многих народов существует вера в ведьм и убеждение в демоничности определенных женщин, которых считали способными к людоедству, волшебству, убийству, превращению мужчин в импотентов. Такие женщины являются символами отрицательной стороны женственности, ее темного аспекта, невротически устрашающего мужчину». Эта история про страх перед женщиной. Про забитого парнишку, который пытается не поддаться чарам красавицы, обольщающей и лишающей сил. И о том, как, пытаясь оторваться от нее, русалки, он погибает. Да и она погибает тоже. Мне, уже забывшей, как там у Гоголя, и помнившей только Садур, казалось, что кончиться все должно хорошо. А кончилось плохо. Мальчишку было жаль.
«Вий», Театр имени Пушкина, филиал, 30 мая, 1 июня, 19.00
