Цивилизация
В последние пару недель случилось несколько политических эпизодов, представлявших собой весьма любопытные, скажем так, психологические сценки.
К примеру, сразу после региональных выборов в середине марта глава «Единой России» по фамилии Грызлов публично сказал примерно в том духе, что обливавшему ЕР грязью во время избирательной кампании вождю «Справедливой России» по фамилии Миронов ни по что не бывать сенатором от священного города Санкт-Петербурга, а пусть он, мол, избирается от Ставрополья, где «справедливцы» выиграли выборы (единственный регион из 14). А вот в Санкт-Петербурге ЕР непременно Миронова прокатит. Он был, кстати, довольно убедителен, этот Грызлов, когда все это произносил, даже в меру грозен. Видно было по всему, что Миронова он не любит, обид ему не простит и на одном поле, как говорится, не сядет.
Прошло время. Немного. Пара-тройка дней.
И как-то так вдруг стало понятно, что на одном поле сесть придется, и придется проделать на этом поле не то, что хочется, а то, что надобно. Во-первых, уж как-то уверенно вел себя сам Миронов. Он ни на минуту не дал усомниться в том, что «попрет» супротив ветра именно в Петербурге, где его партия в законодательном собрании в меньшинстве. По всему было видно, что он спинным мозгом чувствовал какую-то сзади поддержку. Потом сведущая в тонких интригах губернаторша Матвиенко сказала, что она тоже за Миронова. Ну — почти просто так, чтобы стабильность была. В конце прошлой недели единороссы со спокойным выражением лица проголосовали за отвратительного им мужчину, и он-таки стал сенатором от любимого города. И останется, судя по всему, спикером Совета федерации.
Что примечательно — никаких заявлений. Никто не покраснел от стыда, от унижения, нисколько не смутился произошедшим, не счел нужным что-то объяснять публично, не счел нужным даже как-то оправдаться за такие вот поведенческие метаморфозы. Никому не стыдно. Хотя бы даже перед какими-нибудь приятелями, которые, скажем, во время совместной выпивки запросто могут спросить — ну что же ты, братан, позволил себя так «отпетушить», неужели ж твоя должность того стоит, чтобы так позволять о себя ноги-то вытирать? А, выходит, по нынешним меркам, что это весьма выгодная сделка получается, когда ноги вытирают. Там, видать, какие-то дивиденды капают…
Оно, конечно, понятно: единороссовских мужчин просто попросили не гоношиться, а делать как велят. И велели сделать именно так, как они в результате и сделали, причем особенно внутренне не терзаясь. Потому как привыкши.
Утерлись преспокойно и дальше делают в телевизоре напыщенный и важный вид людей, которые якобы не только что-то решают, но и имеют подобие собственного достоинства. Но разве же оно тут есть?
Еще прелестнее — опять же чисто в психологическом плане — ситуация со всенародным супераллергеном Зурабовым. Ему, помнится, аккурат перед теми же выборами был вынесен «последний китайский ультиматум»: мол, если числу к 23-му он не представит чудесного плана выправления ситуации с обеспечением лекарствами по программе медицинского страхования, то не сносить ему министерской головы. И что же? Прошло время. Вызвали в означенный срок на думский ковер. Выслушали. И еще раз грозно пожурили, выразив свое полное грозное недоверие и осуждение. Через две недели пригрозили рассмотреть аж целый проект постановления. А снимать- увольнять не стали. Потому как сверху команды не было, а без команды, судя по всему, страшно, хотя говорят, что просто нельзя. И наплевать даже на публичные пересуды, что, мол, сдадут жертвенного агнца Зурабова к следующим — думским — выборам. Сам цинизм подобных временных калькуляций, похоже, тоже совершенно никого не смущает.
Сам означенный герой, кстати, ничем не лучше. Может, в его словах и рассуждениях, если сильно покопаться, даже можно найти какое-то рациональное зерно: медицина и впрямь развалилась и полностью государственной ей уже никогда не стать. Может, он даже формально прав в том, что одной его отставкой проблем не решить. Может быть, он как-то по-особенному чувствует на себе любовь и расположение самого президента Путина.
Но при этом есть такое обстоятельство — его не любят. Вся страна не любит, обыватели даже в бытовых разговорах возмущенно недоумевают, почему он еще при должности. При нем провалились как минимум две реформы — так называемая монетизация и пенсионная. В любой другой хоть сколько-нибудь нормальной стране мира министры уходят в отставку при куда менее значительных скандалах. Над ним уже даже публично издеваются: мол, у вас, сударь, есть наградной пистолет, используйте, мол, по назначению, вспомните об офицерской чести. Не вспоминает. К чему? Пафос это все пустой. Зато каждый день пребывания на этом посту, говорят, ну очень больших денег стоит.
Даже отечественные высокопоставленные чиновники, когда их в кулуарах спрашивают, как это можно объяснить, либо смущенно улыбаются в ответ, либо честно говорят, что у них нет разумного объяснения.
Ни у кого нет разумного объяснения (нельзя же таковым считать рассуждения о том, что непопулярного министра надобно снять к выборам, чтобы бросить кость электоральному быдлу). Самое смешное (смешное ли?) в том, что никто никаких объяснений не требует. Потому что все все понимают.
Так уже было в нашей стране, помните? Когда тоже все все понимали, но делали и говорили совсем иное, прямо противоположное.
Есть, конечно, по-своему великая русская пословица: «Плюнь в глаза — все божья роса». Но чтобы ее возвести в незыблемый принцип государственной кадровой политики?! Такого не встретишь, пожалуй, сегодня даже в самой отпетой авторитарной диктатуре. Сейчас кажется, что даже в самые лохматые советские застойные времена у геронтократов из политбюро ЦК куда чутче работал измеритель общественных настроений (когда и слыхом было не слыхать ни о каких реальных выборах, избирательных кампаниях и более-менее публичной дискуссии в прессе).
А ведь образующиеся в результате таких политических упражнений «условные единицы» унижений, двуличия, беспринципности, безнравственности и цинизма никуда не деваются, — они все носятся в отечественном воздухе, висят сплошным смогом в атмосфере, с каждым подобным случаем усугубляя впечатление, что система, покоящаяся на столь гнилой нравственной основе, совершенно не может всерьез рассчитывать на то, что просуществовует сколь-либо продолжительное время. Какой бы стабильной и уверенной в себе она ни казалась сегодня. Чуть что где пойдет не так (может, даже из-за какой-то сущей, с точки зрения истории, ерунды) — и все посыплется.
