Люди оптом

В мгновение ока, говорят, погибло не менее трех тысяч человек. Но это погибли не американцы во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке, а северные корейцы в одном из городков этой страны-изгоя, название которого никто в мире не знает и не запомнит даже после того, как все это произошло. Никакого онлайна CNN из г. Рочхона. Никаких экстренных выпусков новостей. Даже на первые полосы мировых газет несчастные северные корейцы не смогли попасть. Не говоря уже о том, что они не попали ни на какие полосы газет своих.

Как ни цинично это прозвучит, но мир совершенно не содрогнулся от факта гибели трех тысяч человек, сгоревших заживо во время одной из самых крупных и страшных техногенных катастроф современности, как он содрогнулся ТОГДА, 11 сентября. Или 11 марта, после взрывов в Мадриде, когда погибло около 200 человек. И даже 28 человек, погибших в московском аквапарке, вызвали куда больше резонанса и сочувствия.
Цена человеческой жизни для этого мира – разная. Ведь не содрогнулся же мир и тогда, когда в Руанде народность хуту вырезала миллион живых душ народности тутси.
НО почему-то никто никогда не спрашивает, почему «цена людей» – разная, хотя во всей мировой литературе и во всем мировом кинематографе как бы поддерживается совершенно другая философия, которая исходит из того, что цена – одна. В том смысле, что жизнь бесценна (см. про «слезу ребенка» и пр.). Мировая литература и мировой кинематограф притворяются?

Этим вопросом как бы не принято задаваться. Наверное, из соображений политкорректности. А может, потому, что все заранее знают ответ. И этот ответ — лицемерен.

Сообщение о гибели 3000 северных корейцев впервые появилось у корейцев южных, которые находятся с северными в состоянии перманентной войны. Они, конечно, делают вид, что им страшно жаль своих несчастных и без того страдающих от нищеты и тупоумия возлюбленной ими же системы северных братьев, но почему-то все равно угадывается некий политический подтекст. И этот подтекст – не только жалостливый, а еще и такой, о котором тоже почему-то не принято говорить вслух.

Сообщение «сочувствующих» южных корейцев ссылается на спутниковую фотосъемку. На съемке видно, как с лица земли стерт целый населенный пункт. Официальные власти молчали два дня, потом признали гибель 154 человек. Наверное, специально заседало политбюро тамошней Трудовой партии Кореи, чтобы вычислить некое такое правдоподобное (чтобы ни 100 и ни 200, а именно 154) число, которое не нанесло бы урона делу северокорейской революции – как его видят члены политбюро. Хотя внутри страны об этом все равно мало кто, наверное, узнал. Внутри страны никто, наверное, и не всколыхнулся даже. И тем более не стал громко возмущаться: мол, как же так, почему власти врут, почему скрывают истинную (а они скрывают и истинную, и, вообще, всякую) причину катастрофы. Никто не задается вопросами типа: почему у нас в стране взрываются целые поезда, где техника безопасности и кто за нее в ответе, как предотвратить подобное в будущем. Никто не ведет никаких громких и публичных расследований. Никакой северокорейский «архитектор Канчели» не оправдывается в печати: мол, это не я виноват, мною сработанная система как раз вела себя в этой ситуации правильно, а виноваты, мол, террористы. Или диверсанты. Или просто стечение обстоятельств.

Никто не поднимает никаких вопросов об ответственности властей, разумеется, никто не спрашивает у этих самых властей никакой компенсации за потерю кормильцeв, близких, просто за моральный или материальный ущерб.

В Америке суммы исков к федеральному правительству от родственников жертв террористической атаки 11 сентября исчислялись десятками и сотнями миллионов долларов. В России «красная цена» такой жертвы, с точки зрения властей, редко когда переваливает за «три штуки баксов». Самый экономичный вариант получается в Северной Корее. Там просто проведут внеочередное партсобрание или пятиминутку ненависти (или самокритики) в целях дальнейшего, еще более тесного сплочения граждан вокруг родной и ставшей еще более любимой правящей Трудовой партии Кореи.

После чего эти люди спокойно разойдутся, дабы и дальше, с неизменной верой в справедливость устройства их жизни, в мудрость вождя и непременно светлое, но при их жизни, разумеется, не достижимое будущее. Они, кажущиеся всему миру самыми несчастными, забитыми, скорее всего, даже не подозревают об этом своем убожестве, ибо всякое убожество жизни – относительно, а они просто не знают иной жизни. Незнание ИНОГО – есть один из простейших, но притом самых эффективных способов осчастливить человеческие создания. Расплата за ТАКОЕ счастье, в сущности, столь мала, что многих толкает к искушению испытать это: всего-навсего о вашей смерти никто не узнает, вы уйдете из этого мира как статистическая погрешность, а не личность. И все.
Люди, управляющие другими людьми, пришли к этому рецепту практически стихийно. Видимо, что-то такое заложено у людей на генетическом уровне.

Там же где-то, наверное, заложена и та самая «цена человеческой жизни». Она для каждого конкретного человека на самом деле никогда не определяется извне в каком-нибудь общечеловеческом ломбарде. Извне никто и никогда не «даст» больше, чем значится у самого человека в его собственной самооценке. В этом смысле у раба всегда просто на лбу будет написано – on sale. И его гибель никогда не станет для мира достойной внимания новостью. Рабы всегда умирают оптом. И если они были счастливы в своей жизни, то они уже вот этим вот за свое счастье заплатили. В сущности, ведь, недорого.

Или вы потребовали бы за себя больше?

Автор – шеф-редактор газеты «Известия»