Герои одного театра

300 русских мужиков – 300 или около того спецназовцев, экипированных по последнему слову техники спецсредствами и бронежилетами, которые, случись ЭТО, их все равно бы ни от чего не спасли, натренированных убивать и спасать до автоматизма, но живущие на зарплаты, которые хозяева новой жизни почитают за чаевые, спасли более полутысячи невольных смертников и помогли отправиться на тот свет смертникам-добровольцам. Ни в какой другой стране ничего подобного до сих пор не было – чтобы взять штурмом заминированное здание с полутора десятком камикадзе внутри.

У них не было никакого другого выхода: все прочие варианты по сравнению с гибелью 118 (это по данным на воскресенье) невинных людей, что само по себе уже национальная трагедия, были бы еще ужаснее.

И эти 300 человек на самом деле спасали много большее. Президенту было отчего закрыть усталое от бессонницы и мучительных бьющих в висок мыслей лицо руками перед объективами фотокамер, когда это все кончилось, – «Господи, пронесло!» И было отчего почти с надрывом выдохнуть – «простите нас».

Они спасли и его тоже.

И всю нацию, уже почти разуверившую в то, что мы вообще что-то как нация можем: прежде всего, спасать собственных граждан, будь то больные старики, голодные от бесконечных реформ дети, авиапассажиры, попавшие в перекрестье прицела ПВО бывшей братской Украины, подводники или зрители столичного мюзикла. Спасли от национального позора – то ли в форме «нового Буденновска», когда страна безвольно покорилась бандитам, выписав им тем самым пригласительный билет на «Норд-Ост», то ли в форме «Курска», когда она оцепенела от преступной и циничной беспомощности ею избранных и назначенных управленцев, раздраженно цедивших сквозь зубы полуправду-полуложь про жизнь и смерть тех, кого они в душе почитают за быдло.

Все эти дни телевизор с вообще-то неприсущим ему глубокомыслием твердил что-то такое про «стокгольмский синдром». Это когда заложники настолько сживаются с захватившими их террористами, что в какой-то момент начинают осознавать себя и их как единое целое, как заединщиков. Этот синдром теперь ушел. Но впору предостеречь от нового, куда более опасного «синдрома несостоявшегося позора». Это когда эйфория от счастливого «пронесло!» подавляет неудобные мысли про то, почему такое вообще случилось. И наступает «заединство» с теми, кто довел страну до надобности совершать ТАКИЕ подвиги. А более опасен этот синдром потому, что против него все 300 героев-спецназовцев бессильны. Тут каждый должен спасаться сам, и все должны спасаться вместе. Кроме тех, кому не надо дать спастись в обстановке «послепобедной» суматохи.

Спасли ли, к примеру, 300 спецназовцев тех продажных «ментов» и генералов, которые продавали, продают и еще будут продавать террористам оружие и взрывчатку? Спасли ли северокавказских «горе-ермоловых», не только превративших войну в Чечне в бесконечную, но и восстановивших своими варварскими «зачистками» — в стиле геноцида — против русских уже, кажется, последнего чеченского грудного младенца? Спасли ли они постовых тех «ситчатых-дырявых» блокпостов в Чечне и далее, которые превратили в средневековые таможни по сбору взяток-податей то, что должно было стать для террористов непреодолимым барьером? Спасли ли ведомство Ястржембского, минимум дважды победоносно заявлявшее о безвременной кончине главаря Мовсара Бараева, как и о том, что чеченская «операция» уже вошла в последнюю стадию крайнего умиротворения? Спасли ли они московскую милицию, воспринимающую всякий сигнал к усилению бдительности лишь как повод повысить взятку за «неправильные документы» с 50 рублей до 100? И начальника всех «ментов» Грызлова, каждодневно демонстрирующего правильность мысли о том, что земляк Путина – это еще не профессия.

Возможно, ко всем этим действующим и бездействующим лицам появилось бы немало неприятных вопросов – не возникни этот самый синдром несостоявшегося позора. Он же, кстати, не позволит задать вопрос, нельзя ли было заранее обеспечить антидотами от применявшегося газа всех спасателей и врачей, дабы они, ворвавшись вслед за спецназом в зал, принялись бы моментально вкалывать его отравленным заложникам. После столь успешно проведенной героической (без всяких преувеличений и издевок, честно), почти невозможной операции такой вопрос будет в нашей стране звучать, конечно же, кощунственно. Как и вопрос о готовности столичных (не провинциальных, заметьте) больниц к приему такого количества пострадавших от газового отравления после трехсуточного приготовления именно к газовой атаке (очевидно, что в настоящее время уже придуманы ведь какие-то способы сохранить в секрете от террористов подобные больничные приготовления).

Вышеописанный синдром грозит охватить не только компетентные органы. Он уже охватил славных представителей так называемой политической элиты, поспешившей запечатлеть себя на фоне трагедии «Норд-Оста» не столько в переговорах с террористами о спасении хотя бы части людей (те, кто сделал мужественный шаг внутрь, как раз заслуживают искреннего уважения), сколько в ток-шоу и рассуждениях по всем телеканалам о том, что и кому надо делать.

Что мешало этим людям после штурма, видя традиционно спесивое небрежение властей к беспомощным метаниям обезумевших от неизвестности родственников в поисках хоть каких-то сведений о спасенных 300 героями заложников, скажем, войти в больницы, пользуясь своими удостоверениями, сделать моментальные снимки попавших туда людей и вывесить их для опознания на заборе (может, этот метод есть наивная глупость, но никаких других все равно оперативно никем предложено не было), если уж нельзя было пустить внутрь всех. Если уж нельзя было предпринять никаких централизованных спецусилий по информированию тех, кого они называют населением.

Но нет, не было никого у больниц. И не будет никаких неудобных вопросов. Не к победителям-спасителям, нет. Они-то как раз сделали больше, чем могли. А к тем, кто вынудил их на именно такой подвиг.

Все ушли на праздник победы. И все останется так же, как было. До следующих театрализованных кровавых представлений.