Тефлоновые души

Мы уже как-то незаметно и постепенно стали привыкать, что Владимира Владимировича никто у нас не критикует. Выяснилось, что именно такой государственный муж сегодня не только обрел все очевидные черты тефлоновости, то есть деятеля, к которому не «прилипает» никакая ни мелкая, ни крупная общегосударственная грязь, но и стал воплощенным идеалом общенационального руководителя, которого и критиковать-то даже не хочется.

Может, мы как раз о таком именно руководителе испокон веков и мечтали – чтобы ни на публике, ни на кухнях, ни в анекдотах (а вы заметили, что про Владимира Владимировича даже анекдоты, этот вечный народный эпос, не слагают?), ни даже в самых сокровенных помыслах не возникало ни малейшего желания возводить на него не то что большой хулы, но и мелких, почти бытовых замечаний. Что, скажем, он не на том и не туда поехал, что не так сказал, не так повернулся, не то заявил или не заявил то, но вовремя, не так супругу под руку взял и вообще взял не туда и не по приличествующему случаю. Нету такого ничего. Потому как Владимир Владимирович общенационально политически и нравственно совершенно безукоризнен. Может, это обстоятельство кому-то еще лично и неприятно или даже завидно, но даже и у таких завистников не находится ни слова, ни даже полслова, чтоб хоть за что-то покритиковать или публично невзлюбить лично Владимира Владимировича.

Вот даже казалось бы такой «змей», как Борис Абрамович, пытающийся было злобно шипеть на нашего Владимира Владимировича из своей норы в Ницце, так и тот предельно любовен в своем этом самом шипении. То есть, с одной стороны, он устами некоторых своих друзей-«змеенышей» по сути обвинил президента в том, что он-де организовал взрывы (или не стал препятствовать, зная о таких планах) жилых домов два года назад. С другой стороны, сам же он говорит, что Владимир Владимирович на сегодняшний день – это лучший вариант из всех возможных. На первый взгляд, кому-то покажется, что в голове у Бориса Абрамовича от тоски по неисторической его родине что-то такое эдакое приключилось, отчего у профессионального математика произошел явный сбой конвенциональной логики. Но на самом деле такое смятение чувств и мыслей – это все, господа, бывает от тайной любовной страсти, кою питает, видимо, подспудно «змей» по отношению к общенациональному идеалу.

Только представим себе, какой страшный вой поднялся бы тотчас, если бы во взрывах домов – даже столь же не утруждая себя доказательствами, как это происходит в нашем случае с Владимиром Владимировичем – если бы в таком абсолютном злодействе обвинили бы его предшественника. Пресса тотчас бросилась бы обсуждать, могло то быть взаправду или не могло, где был в то время Коржаков, как в это время смотрели друг на дружку Сосковец с Черномырдиным. Евгений Киселев (помните еще, что был некогда такой влиятельный комментатор — инспиратор эпохи расцвета всяческих политических слухов и утечек из недр всяческих администраций?) посвятил бы теме «Ельцин и взрывы» аж целый прямой эфир с непременным последующим рейтингованием всех сколь-либо выпирающих на общем сером фоне политических лиц применительно к их президентским потенциям. То есть заведомо было бы весело и интрижно. А сейчас – заведомо политически скучно и совсем неинтрижно.

Скандально грязное обвинение не то что никого не всколыхнуло, но вообще прошло незамеченным. И не только потому, что оно – бред. А еще и потому, что Владимир Владимирович – тефлоновый. Обвинять его в чем-то публике – лень, подозревать – неинтересно. И уже тем более неинтересно выстраивать какие-то там рейтинги президентских потенций при живом Владимире Владимировиче, который видится народу совершенно самодостаточным и не требующим никаких разъяснений или подробностей помимо тех скупых слов, которые периодически доносятся либо из его уст, либо из уст его профессиональных толкователей. В этом смысле Владимир Владимирович – это данность, данная нам во всенародное молчаливое одобрение.

Если «Курск» в этом году не поднимут, то никто не станет вопить о том, что вот-де президент развалил армию и флот и не наладил толком гигантскую пилу для распила затонувших подлодок. Если придворный имиджмейкер Павловский и пусть даже самый главный церемониймейстер в лице главы администрации станут вдруг шутить о надобности разогнать от скуки Думу, то никому не придет в голову увязать эти шутки с некими зловещими или не очень планами президента. Как и их же скоморошьи планы скрестить Лужкова то ли с Райковым, то ли с Пехтиным, то ли с обоими (многоопытному Евгению Максимовичу Примакову от таких запланированных вивисекций даже стало тошно вплоть до отставки, но это, учитывая большой политический стаж данного героя, у него, видимо, от несварения – мог бы уж и попривыкнуть). Шутки-прибаутки даже его самого ближнего круга к Владимиру Владимировичу не липнут, даже если они выливаются в некое политическое действо. Как будто это и не его окружение вовсе.

Если он в ноябре «сдаст» Бушу с потрохами на техасском ранчо Договор по противоракетной обороне, о который сломано столько мидовских минобороновских копий и зубов, то все скажут , что это есть большой успех путинской дипломатии. Если не сдаст, а, наоборот, пригрозит американцам нашим адекватным ответом, то скажут то же самое. Оба варианта – совершенно равны по своим шансам произойти в реальности. Как и по шансам не произойти вовсе. И никто теперь никогда не скажет, что у Владимира Владимировича нет ни концепции внешней политики, ни тех, кто эту концепцию способен ему выработать мозгами.

Если осенью Дума не примет ни одного значительного реформаторского закона, то скажут, что плоха Дума. Если вдруг почему-то примет – скажут, как хорош президент. Если никаких значительных реформ в экономике не случится за последующие два года, как не случилось за предшествующие два, то никому в голову не придет сказать, что в этом сколь-нибудь виноват наш Владимир Владимирович. Он просто по определению в глазах обывателя не может быть виноват ни в чем и ни за что не может нести персональную ответственность.

Владимир Владимирович, видимо, постепенно привыкает быть тефлоновым. И ему, надо признать, идет. Привыкает к этому же его ближнее и дальнее окружение, всегда готовое нынче искренне и всерьез обидеться на то, что раньше и замечать-то было не принято. Трепетные они все такие стали просто до невозможности, и каждая неверно расставленная запятая в освещении президентских будней Владимира Владимировича неадекватно больно ранит их тефлоновые души.

Место, покрытое особенно тонким слоем тефлона, которое лучше всего не трогать даже специальным особо нежным «кухонным» прибором, вроде бы для тефлона только и предназначенным, – это Чечня. О ней сегодня особенно не принято громко говорить вслух, чтобы никого не расстраивать и не ранить. И уж конечно, то, что там происходит, не приличествует критиковать, ибо это расстраивает и ранит тефлоновые души еще сильнее.

А Борис Ефимович Немцов – возьми да и брякни, да еще аккурат в годовщину ихней чеченской «независимости». Мол, нужны нам с ними переговоры, нельзя же воевать без конца, неся бессмысленные и бесконечные жертвы и без всякой перспективы эту войну выиграть. Оно, конечно, понятно: Борис Ефимович – человек молодой, на мысли горячечный, а его темперамент был и ранее известен тем, что толкал вихрастого политического юношу на всякие сумасбродные деяния и маловзвешенные заявления. Но чтобы так шкрябануть ржавой чугуниной по трепетному тефлону! Это ж надо было суметь. Обидел он Владимира Владимировича, видно, в самое сердце обидел, ибо уже давно тот не слыхивал ничего подобного. Отвык.

Оттого и ответ держал наш руководитель весьма суровый и в иных обстоятельствах сочтенный бы, может, за неадекватность. Но только не теперь. Если, говорил примерно Владимир Владимирович, оный отрок Бориска возьмет на себя труд обеспечить разоружение предлагаемых им к переговорам чеченских бандитов и гарантирует нам их заранее безоговорочное смирение пред нашими очами, то мы, конечно, за такие переговоры возьмемся, поскольку мы издавна были за мир во всем мире. А если, мол, нет, тогда неча пред нами тут выеживаться и скакать по тефлоновой политической сцене, точно блоха, а надобно отправляться прямиком в политическую помойку, сложив пред тем с себя полномочия и иммунитет депутата Государственной думы.

На что «отрок» неадекватно по нынешним покойным временам злобно огрызнулся: не вы меня избирали, не вам меня снимать. Однако Ефимыч тут , похоже, сильно погорячился, потому как из Думы тотчас затявкали верные барбосы с простыми, как сковородка, лицами: да если, мол, Владимир наш Владимирович только пальцем шевельнет, так мы этого поганого Немцова тотчас ровно на его депутатский иммунитет и оскопим. Потому как он нам давно наше тефлоновое думское бытие карябает и счастливо жить-поживать да лоббистского добра наживать мешает.

Тут, конечно, можно было бы пуститься в рассуждения по поводу разделения властей: мол, негоже президенту как главе власти исполнительной углубляться в вопросы депутатского иммунитета отдельно взятого, даже сильно неуравновешенного депутата как представителя власти законодательной. Или по поводу свободы высказываться всяким там немцовым в том числе и на чеченскую тему. Или о том, что, если уж ко всем подходить с одинаково строгими мерками («обеспечьте мне разоружение бандитов или сложите с себя полномочия»), тогда государство российское в одночасье просто может остаться без услуг столь многих славных мужей, что их поименный список занял бы слишком уж много места, и фигурировали бы в нем самые известные нынче в стране фамилии. Но к чему все это? К чему сдирать тонкий слой тефлона, который устраивает сегодня практически всех за отдельными исключениями в лице несознательных отроков и перебравшихся в Ниццу и куда подальше злобных олигархов (те, что остались, так глубоко забились «под корягу», что публика уже стала было забывать, как их, милых, зовут-то).

А может, взять да и официально – силами того же Павловского, к примеру, переосмыслить подлую римскую поговорку – «Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав»? Ему, кстати, вполне по силам. Не Юпитеру – Павловскому. И тогда в наши дни неправым должен всякий раз автоматически становиться непременно тот, кто так невежливо нарушает своими несвоевременными воплями наставшую в стране всеобщую и комфортную всем тишину.