Дедушка Ельцин

1 февраля первому президенту России Борису Ельцину исполнится 75. На этой неделе дату отметят многие. Кое-кто уже начал. Так, еженедельник «Московские новости», который сейчас, что называется, под новым менеджментом, уже отметился, вынеся портрет Ельцина на обложку, зато внутри опубликовав тексты, подчеркивающие не столько достоинства юбиляра, сколько неоднозначность его характера и ошибки, им совершенные. Трактовка деяний первого президента, надо сказать, вполне в духе времени. Недаром новый главный редактор «МН» В. Т. Третьяков описал себя в своем обращении к читателям как либерала, советующегося с кем надо в Кремле.

Там же, среди «поздравлений», опубликован и опрос на сайте «МН», из которого видно, что немногим менее половины читателей поддерживают лозунг «Банду Ельцина — под суд!».

У нынешней политической элиты давно уже (примерно с марта 2000 года, с момента избрания президентом В. В. Путина) завелась мода непременно лягать ельцинский режим за «развал страны», «обнищание народных масс», «излишнюю вольницу регионов», «потакание Западу» и т.д. При этом подразумевается главным образом совершенно другая мысль: нынче-то совсем другое дело, нынче-то вертикаль-то ого-го какая выстроилась, государственность во всех ее институтах, за какой ни возьмись, крепнет на глазах, коррупция вовсе не расцвела пышным цветом, а вся куда-то подевалась, а Западу показано его должное западное место субъекта, зависимого от наших нефти и газа, и он на этом месте никнет. Разумеется, нынче совсем не модны всякие там слова про демократию, которая со ссылкой на лихие ельцинские времена трактуется не иначе как анархия и вседозволенность.

Лишь один человек из нынешнего руководства практически ни разу не позволил себе выпадов против своего предшественника. И вы знаете, кто это. Хотя он во многом и пересмотрел курс, оставленный ему в наследство.

Говорят, что был один Ельцин, до 1993 года, и был второй – после. Первый олицетворял собой демократический подъем и демократические надежды. Второй – разгул коррупции и олигархии. Мне все же кажется, что он был один, вполне целостный. И в историческом контексте, безусловно, это был великий неотесанный реформатор, под стать стране, нечаянно упавшей ему в руки.

Был секретарь обкома партии, в своей жизненной практике не познавший никаких демократических норм, принципов и институтов. В сущности, он даже не представлял толком, как устроен современный ему мир конца ХХ века. Какие по этому миру бродят творческие идеи, как их можно использовать для обустройства жизни в огромной стране по тем принципам, которые ей за всю ее многовековую историю были неведомы. А ведомы ей были только рабство и раболепие, сатрапы и лакеи, государство, подминающее под себя Акакиев Акакиевичей, и внезапно возникающие в самый неожиданный момент истории бунтари, пытающиеся добиться сами не знают чего.

Он подхватил страну, которую его предшественник практически нечаянно (пытаясь улучшить неулучшаемое – коммунистический строй) втянул в диковинную для всей истории этой страны гласность и открыл ее неведомому ей раньше внешнему миру. Внешний мир поразил страну своим несоответствием тому, о чем десятилетиями талдычили кремлевские жрецы-мифотворцы. Ельцин уже просто не мог в 91-м не включить рынок, хотя бы потому, что по-старому в стране уже больше ничего не работало.

Как оказалось уже сравнительно скоро, страна этого не хотела, внутренне была к этому не готова, восприняв это как недопустимое усложнение и ужесточение привычного ей полусонного конформистского бытия. Какое-то время страну удавалось фактически обманывать, питая разными иллюзиями о возможности у нас жизни не хуже, чем «у них», и о возможности выстраивания системы отношения между государством и личностью на манер общественного договора. Впрочем, Ельцин сам, похоже, тогда обманывался вместе со страной.

Многие теперь именно ведь за это клянут Ельцина, хотя сами были полноценными соучастниками всего того, что тогда делалось. Особенно рьяно клянут его те, кто именно благодаря его режиму поднялся из советского снивелированного для всех в равной степени ничтожества, превратившись в наглых в своей безоглядной алчности нуворишей.

Ельцин ведь невольно обманул не только совковый плебс, заставив по крайней мере часть его крутиться, учиться зарабатывать упорным трудом, ориентироваться в современном конкурентном мире и в конечном счете раскрутить уже лежавшую было в руинах экономику, устроить в стране потребительский бум. Он – тоже совершенно несознательно, невольно, нисколько не имея такого хитроумного плана в своей гениально просто устроенной голове – и элиту страны втолкнул в новую реальность.

Чем еще ее, разложившуюся в условиях лености и беспринципности советского тоталитаризма, можно было заставить работать на принципах рыночной экономики? Апеллировать к ее ответственности перед народом? Увлечь душеспасительными планами будущего счастья грядущих поколений? Это было невозможно, ибо в том советском строе, падение которого преемник Ельцина как-то назвал величайшей катастрофой ХХ века, все прогнило настолько, что не оставило места ни для каких творческих сил, готовых на самоотрешенное строительство светлого завтра. Видели они его уже в белых тапках, это светлое завтра.

В этой, с позволения сказать, элите ведь не зрело никаких планов великих реформ. Не собирались они ни в какие реформаторские подпольные кружки, не боролись за приближение перемен, не поднимали на эту благородную борьбу нежившийся в своей убогости народ. Реформ в стране, где они случились так внезапно, не вынашивал, не готовил и не желал никто. Коррупция, первоначальное накопление на принципах беспредела стало тем пусковым механизмом, который был понятен этим людям, этой элите, сколь бы она сейчас ни морщила при упоминании имени Ельцина свои сытые и благополучные хари.

Развалил ли он страну? Нет, он, по сути, спас ее, придя слишком рано, чтобы кто-нибудь осознанно и целеустремленно, с четким планом в голове мог соучаствовать вместе с ним в анархической ломке тоталитарного коммунистического режима. Падение последнего не столько вызрело в обществе изнутри, сколько было срежиссировано (во многом именно невольно) сначала Горбачевым, а потом Ельциным. Без них это падение все равно бы состоялось, только проходило бы оно куда более болезненно и кроваво, хотя и позже.

Каким он войдет в историю? Мне кажется, что великим, не понятым при своей жизни реформатором, провоцировавшим порой интуитивно такие тектонические сдвиги, на которые общество еще собиралось бы с силами долгие десятилетия. Однако, как ни странно, его роль в истории окончательно во многом определится лишь тогда, когда устоится роль в истории нынешнего российского президента. И дело тут не только в его, Ельцина, делах, но и в том, как он фактически впервые в российской истории добровольно оставил власть без всякого к тому понуждения, преспокойно наслаждаясь жизнью отставника. После отставки его не стали не только преследовать, но и проклинать больше, чем проклинали в последние годы правления. Те, кто называл его «дедом», продолжают это делать и теперь. Некоторые бывшие враги даже придут поздравить в день юбилея. Если после «дедушки Ельцина» когда-нибудь появится в нашей политике такое явление, как «дедушка Путин», а потом еще какой-нибудь «дедушка-отставник», не боящийся за судьбу свою и страны, значит, вековое проклятие рабства и раболепия с этой страны снято. За одно это можно простить многое. Им обоим.

Если же этого не произойдет, значит, Борис Николаевич не на того поставил.