Многоликое слово

Количество «политических» слов, доставшихся нам по наследству от мира, в котором мы не жили, превышает наши предположения. Пятьдесят лет назад «уполномочен заявить» в устах чиновника или информагентства означало, что говорящий получил в явной форме не принадлежащие ему в обычной ситуации полномочия что-то сообщить. Вопрос о том, кто его уполномочил, либо проговаривался в явной форме: «Я уполномочен сделать это заявление кем-то», либо и так было понятно: государственное Телеграфное агентство Советского Союза получало полномочия что-то заявить от политического руководства СССР — с него и спрос. Уполномочить самого себя в общем смысле невозможно, можно получить полномочия. Когда посольство какого-либо государства уполномочено заявить, то это означает, что оно получило таковые полномочия от МИДа своей страны. Хуже, когда уполномочена заявить пресс-служба, это полномочие у нее и так есть, уполномочивать ее специально не надо. И глупо, когда уполномоченным делать некое заявление считает себя депутат или простой чиновник: в 90% случаев ссылка на делегирование ему чьих-то более обширных полномочий — блеф. Никто его не уполномочивал, это он цену себе набивает.

С той же полки забытых словарей — выражение «принять на себя ответственность». Вчера приняли на себя ответственность две структуры: некая исламская организация за взрывы в Шарм-эш-Шейхе и лондонская полиция за убийство бразильца-электрика в лондонском метро.

В первом случае «взятие на себя ответственности» за убийство более 80 египтян и разноплеменных туристов на Синае — очевидная бессмыслица. Взятие ответственности предполагает обязанность или готовность субъекта нести ответственность за некие действия и их последствия, в чем бы они ни заключались. В случае с очередным неизвестным движением неких людей это явно невозможно. Прежде всего, есть сомнения, что очередных «братьев-мусульман» (прошу прощения, но совершенно же невозможно запомнить все эти бесконечные названия из арабских слов, как правило, ничего не значащих) вообще можно считать субъектом, то есть чем-то существующим. Привычная нам фраза «ответственность за теракт взяла на себя новая группировка, близкая к «Аль-Каиде (организация запрещена в России)» никак не определяет субъекта, совершившего взрыв. Кто такие «Хизб-уль-Ислам-и-Иттифак»? Те, кто взорвали. А каковы доказательства того, что они существуют? Взрыв. Но этого недостаточно.

С добровольно взятой на себя ответственностью за теракт все еще хуже. Таковая ответственность должна предполагать, что человек, попавший в руки полиции и признавший себя членом преступного и ответственного братства, не будет отрицать своей причастности к преступлению. Однако у него всегда найдется защитник-политик, который будет всячески снимать с бедного палестинского или чеченского боевика ответственность за содеянное и возлагать ее на его оппонентов. Между тем в исходном варианте «взять на себя ответственность» и предполагало «мы готовы отвечать, в том числе политически отвечать». Взятая на себя ответственность предполагала политическую независимость, независимое политическое существование.

И наоборот, возлагая на кого-либо ответственность, тот, кто ее возлагает, тем самым признает, что тот, на кого возложена такая ответственность, как минимум действительно существует и способен ответить. В этом смысле возложить ответственность за очередной теракт в Моздоке, Хасавюрте, где угодно в России на некие «силы, желающие дестабилизации обстановки на Северном Кавказе», как это принято сейчас в силовых органах страны, — это, конечно, не ахинея, но шаг в высшей степени бессмысленный.

Возлагать ответственность (не уголовную, а политическую) на «силы», никак их не определяя, — значит терять собственное реноме. Большая часть нынешнего «международного терроризма», как правило, по итогам расследований — не объединенных ни в какие сети, не имеющих общей политической программы — есть фантом, созданный заклинаниями «борцов с международным терроризмом».

Возлагая политическую ответственность на некий условный субъект, надо осознавать, что появится множество людей, желающих заполнить собой вакуум несуществующего политического субъекта.

Оно, конечно, прекрасно, но надо осознавать, что большую часть ответственности за существование политических терактов несут политики, давшие их организаторам аванс в виде «возложения ответственности». Если в политике не должно быть места терроризму, не возлагайте ответственности на пустое место, указывайте пальцем точно.

Вторая новость, в которой «возлагалась ответственность», менее обычна. Начальник лондонской полиции Йен Блейр, комментируя убийство в лондонском метро 27-летнего Чарльза де Мезенеса, заявил: «Лондонская полиция берет на себя полную ответственность за случившееся».

Смысл этого заявления вроде бы ясен: глава полиции заявляет, что у случившегося нет никаких причин, кроме действий полиции, что покойный де Мезенес не сделал ничего, что бы оправдывало действия полицейских, что никто не должен обвинять в происходящем никого, кроме полиции Лондона. В этом смысле заявление более или менее адекватное: хотелось бы, чтобы эту практику взяли на себя и российские правоохранительные органы. По крайней мере, это лучше, чем жалобы на хроническое недофинансирование, возложение вины на злые силы или обстоятельства, субъектами не являющиеся (вокруг бесланской трагедии произошло именно это — ответственности за гибель детей, даже очевидной, не взял на себя никто из тех, кто к ней был причастен).

Однако вот что неясно — какого рода ответственность полиция Лондона берет на себя? Политическую, как это обычно бывает? Сомнительно: заниматься таковой деятельностью на службе ей в узком смысле запрещено. Юридическую? В этом нет нужды, закон и так возлагает ответственность на виновников такой ситуации. Моральную? Может быть, тем более что Блейр сразу за этим принес извинения родственникам погибшего.

Взятие на себя ответственности, если речь не идет о полностью медийном для всех, кроме родственников гибнущих в терактах людей, мире международного терроризма — институт крайне полезный. Очень давно не слышно, чтобы в России кто-либо брал на себя добровольно ответственность за что-либо, что и так не возложено на него законом или должностными обязанностями. Я не припомню такого случая за последние пять лет, кроме полуанекдотически взятой на себя «Единой Россией» ответственности за выплату стипендий и зарплат. Конечно, я тоже могу взять на себя ответственность за трехразовое питание премьер-министра Фрадкова, однако, не имея никакой реальной возможности это проконтролировать, скорее всего, буду в этом случае заниматься неумной саморекламой.

Тем временем ответственность в России слишком принято возлагать, причем бессмысленную, возложенную и так.

Например, когда на Германа Грефа Михаилом Фрадковым возлагается ответственность за удвоение ВВП — это именно что политическая ответственность. И бессмысленная: Герман Греф, увы, ВВП удваивать не подряжался, его работа состоит совсем в другом. Неизвестно, что мешает ему сложить с себя эту ответственность, но по-человечески это понятно.

Вообще, взятие на себя политической ответственности за что-то, за что еще никто не отвечает, — обычная политическая практика. В российском конституционном праве заложена политическая ответственность правительства перед президентом и Думой и определена мера этой ответственности — отставка. Но это — обязательство, его выполнение по идее не дает никаких политических очков и не делает политика более весомым. Но вот взять на себя добровольную политическую ответственность — это нынче почти не принято. А именно это, готовность отвечать за свои идеи и последствия их реализации, делает политика политиком. Что ж удивляться низким рейтингам?

Думается, вспоминать иногда исходный смысл идиом — занятие небесполезное. На одном «возложении ответственности» политики не сделаешь, относится это к премьер-министру или представителю оппозиции. В ситуации, когда ответственность непрерывно возлагают и никто не берет, рано или поздно возникают силы, которые готовы взять на себя ответственность за все разом. И им, как правило, верят, хотя, как правило, они ведут к катастрофе.