Цивилизация
Признаться, услышав, что президент России обратил внимание на разницу между котировками цен на нефть марки Urals и Brent и призвал правительство России сделать так, чтобы она не составляла нынешних 6–9%, я было обрадовался.
От рыночных механизмов в России традиционно ждут или рафинированного и упакованного в полиэтилен с яркими надписями людоедства, или же, напротив, КПД 130%. Между тем абсолютно эффективных механизмов не бывает — собственно, задачей рыночных агентов не является достижение Парето-оптимальности, а лишь получение максимальной собственной прибыли на произвольно определенном этим агентом отрезке времени. Система ценообразования на нефть Urals (некоторое время назад этот термин использовался по большей части в России, европейские потребители предпочитали аббревиатуру REPCO — «российская экспортная смесь») — один из достаточно сложных примеров такой неоптимальности.
Вообще, предположить, что рано или поздно система ценообразования Urals станет в России предметом хоть какого-то интереса, было несложно. Еще в 2000 году разница между котировкой нефти Brent (собственно, это не цена нефти, добываемой в Северном море, это индикаторы цены на эту нефть в Лондоне на бирже IPE и на большем по физическим объемам внебиржевом рынке Brent Dated) и Urals (это, в общем, тоже не цена на нефть: реальная Urals отгружается по сети нефтепроводов «Дружба» и из Новороссийска с дисконтом от виртуальной цены Urals, иногда доходящим до 15–20%) составляла $1,5–2,5 за баррель. Зимой 2004-/05 года разница между двумя индикативными ценами доходила до $5 за баррель не в пользу российской экспортной смеси, сейчас — порядка $3–4. Реальные же скидки на баррель нефти из трубопровода или из танкера, пришедшего из Новороссийска, могут составлять и $8.
Понятно, что в условиях глобального роста цен на нефть Россия, привязанная, в отличие от ближневосточных и западноафриканских поставщиков, к трубе, должна была стать объектом ценовой атаки со стороны потребителя.
Впрочем, если разбираться в ситуации более детально, выясняется, что окружающий российскую нефть рынок скорее склонен сам корректировать ситуацию в сторону справедливости. В России же справедливость — малоинтересное государству понятие.
Первая на моей памяти попытка разобраться в том, как работает система ценообразования на рынке Urals, была предпринята в 2001 году двумя сейчас уже несуществующими в прежнем виде компаниями: группой консультантов из Arthur Andersen (AA) под руководством Эдварда Остервальда, действовавшей по заказу швейцарского трейдера Crown Resourses, входившего в группу Тюменской нефтяной компании (тогда еще не сливавшейся с BP, а вовсю с ней воевавшей). AA в течение полугода производила нечто среднее между мониторингом и расследованием сделок с нефтью REPCO, экспортируемой по нефтепроводу «Дружба» в Германию. Выводы, сделанные группой Остервальда, были весьма любопытны: по сути, аналитики утверждали, что с 1992 по 2001 год картель посредников в странах Восточной Европы, в первую очередь в Польше (компания J&S) и Словакии (Apollo) и нефтяных компаний (Total, E.ON и BP), добивались суммарной скидки на поставки нефти по «Дружбе» на два НПЗ в Германии (MIDER и Leuna) в среднем по $1,9 за баррель ниже, чем при поставках через Роттердам.
Исследование AA не касалось других потребителей (хотя неофициально в AA не скрывали, что эта ситуация типична), не объясняло напрямую происходящего (впрочем, объяснять было особенно нечего: сама Crown заказала исследование, столкнувшись с фактом получения откатов со стороны картеля собственным трейдерам), а уж тем более не углублялось в связи картеля в Минпромэнерго России (которые были достаточно очевидны) и в правительствах Германии и Франции (тут все менее очевидно, однако скандальные ситуации вокруг Leuna в связи с финансированием отдельных операций немецких политических партий известны).
И тем не менее группа Остервальда показала на этом эпизоде, что рыночным ценообразованием то, как определяется цена на Urals, назвать нельзя.
Впрочем, с 1986 года, когда Urals был привязан по цене к Brent на IPE, справедливой да, в общем, и рыночной эту систему назвать было сложно. На практике ценообразование Urals происходит так. Котировки на Brent и Brent Dated — элемент довольно сложного механизма торговли нефтью в Норвегии и Великобритании. Поскольку на IPE торгуется не нефть как товар, а производный инструмент — фьючерсы на нефть, а объемы добычи Brent, эталонной нефти, в четыре-пять раз меньше, чем объемы европейского потребления Urals, неудивительно, что манипулировать этим рынком при желании довольно несложно. Crown, например, напрямую обвиняла крупные компании в манипуляциях ценой Brent для того, чтобы искусственно занижать цены на Urals.
Далее все еще запутаннее. В отличие от Brent, биржевых торгов нефтью Urals в мире не производится нигде. Сама по себе скидка с цены Brent Dated (близкой к рыночной Brent) до цены Urals определяется институтом «докладчиков по рынку» — двух специализированных информационно-аналитических агентств, Petroleum Argus и Platts. Механизмы определения скидки (она вычисляется ежедневно) весьма сложны — компании, имеющие на рынке репутацию безупречную, анализируют объемы реальных сделок с нефтью из России. Фокус в том, что конечная цена Urals, опубликованная двумя агентствами (то есть размер скидки), во-первых, влияет на будущие цены российской нефти, а во-вторых, доступны для манипулирования со стороны любого крупного или целеустремленного игрока. Грубо говоря, нефть в Новороссийске продается сегодня по $50 за баррель, потому что Platts вычислил, что она продавалась вчера в Новороссийске на $5 дешевле, чем Brent на внебиржевом рынке Лондона, который стоил в тот момент $55 за баррель. Продавцы ориентируются на Platts, а Platts вычисляет цену для продавцов, исходя из того, какую цену они считают справедливой, а они в свою очередь ориентируются на опубликованную.
Crown в 2002 году предложила изменить ситуацию хотя бы для Германии, отвязав цену на Urals от Brent и создав биржевую площадку по торговле российской нефтью. Впрочем, в Минпромэнерго это предложение интереса не вызвало: система скидок на Urals по трубопроводу тесно увязана с абсолютно нерыночной системой неторгуемых квот на экспорт нефти. Квоты выделяются межправительственной комиссией по использованию трубопроводного транспорта, и до сих пор публичной информации о том, на каком основании выделяются конкретные квоты, нет, а неофициальная информация о том, как неторгуемую квоту можно получить в комиссии (она исторически именуется комиссией Христенко — по имени возглавляющего ее министра Виктора Христенко), вполне доступна. Так что никакого внятного ответа на свои предложения Crown не получила, а после того как зафрахтованный Crown танкер Prestige порядочно загрязнил побережье Испании, компания и вовсе была продана группой «Альфа» ее менеджерам. Новое руководство революций в ценообразовании устроить не стремилось. АА же исчезла с рынка в ходе аудиторского кризиса с Enron.
В дальнейшем атаки на систему ценообразования Urals, которая, как справедливо отметил Владимир Путин, могла бы стоить и дороже, были не столь масштабны, но тем не менее регулярны. И столь же безуспешны: по отдельности российские нефтяники ситуацию изменить не могли, а представлять их интересы государство не собиралось. Многочисленные проекты, связанные с созданием банка качества российской нефти и разделением экспортных потоков, разбивались о то, что высокосернистую нефть из Поволжья, которой разбавляется сибирская легкая нефть и из-за которой Urals нельзя поставлять на ряд НПЗ в Средиземноморье, некуда девать. Если ее перерабатывать в России, от этого пострадают интересы «Татнефти» и «Башнефти» — компаний, на деятельности которых строится стабильность правящих режимов в Татарии и Башкирии. Кроме того, от ограничения добычи и экспорта поволжской нефти мог страдать бюджет. Ну и наконец, рост экспорта смеси двух нефтей из России вполне соответствовал интересам государства — он, как минимум, поддерживал роль России в ЕС. То, что за смесь в Европе готовы платить существенно больше, чем за татарскую и сибирскую нефть отдельно, мало кого волновало в правительстве: обеспечивать страну продуктами переработки в основном высокосернистой нефти, экспортируя более дорогую легкую нефть, как это делают многие нефтедобывающие страны третьего мира, мы не могли себе позволить, поскольку это заставляло бы открыть свободную конкуренцию на внутреннем нефтяном рынке.
И вот наконец сам президент России впервые в истории задался вопросом: отчего же в условиях, когда рост спроса на нефть в ЕС опережает рост экспорта туда нефти из России и других стран, Urals становится по отношению к Brent все дешевле? В голове роились самые смелые предположения. Может быть, на пике нефтяных цен и европейской нефтяной зависимости от России мы решили наконец отстаивать свои интересы? Тем более что Platts, например, с сентября 2004 года запустил программу коррекции системы ценообразования на Urals, а выступавший 21 июня в Москве директор Platts по рыночным докладам Марк Монтепек анонсировал еще более радикальные изменения в системе ценообразования Urals, постоянно говоря о растущей роли нефти из России в Европе. Или, может быть, президент решил зайти с другого бока, сделав прозрачной систему выделения квот? Или, может быть, наконец решено продавать квоты в «графике прокачки» за деньги — это автоматически уменьшит объем сернистой нефти, поскольку поволжская нефть менее конкурентоспособна? Или, наконец, трубопроводная система «Транснефти» будет объединена с Каспийским трубопроводным консорциумом и банк нефти, условие КТК для такого объединения, будет создан в России и положит начало медленному изменению нынешней ситуации?
Впрочем, оптимизм до добра не доведет. Внимательно прочитав текст выступления Владимира Путина перед членами правительства, можно легко понять, что ничего из того, что уже не первый год дискутируется и трейдерами, и нефтедобывающим компаниями, и информагентствами, и финансистами, не предполагается.
Президент, судя по всему, вдохновился рассказами президента «Роснефти» Сергея Богданчикова, с которым он встречался некоторое время назад, и ненавязчиво предложил подумать о том, как переоборудовать систему трубопроводов под экспорт сибирской легкой нефти без татарской на НПЗ государственной «Роснефти» в Туапсе, а также построить в порту Туапсе новый терминал по ее отгрузке.
Причины, по которой государственная «Транснефть» не может осуществить этот проект на средства государственной «Роснефти» (а уж тем более причины, по которым «Роснефть» не может модернизировать НПЗ в Туапсе без участия правительства, как это делали все нефтяные компании России), не называются. Вопрос о том, как правительство может помочь «Роснефти», в сентябре будет обсуждаться на его заседании. Даю голову на отсечение, что при нынешней цене нефти $50 за баррель Urals будет предпринята как минимум попытка реализовать проект на средства стабфонда или госбюджета.
К системе ценообразования Urals, увы, это не имеет никакого отношения, равно как и по большому счету создание банка качества и дифференцированный налог на добычу полезных ископаемых — этими мерами с несправедливым ценообразованием обещал бороться глава МЭРТа Герман Греф.
А жаль, проблема действительно есть. Но что делать, если именно она, в отличие от «Роснефти» и Богданчикова, никому не интересна?
