Цивилизация
Ильф и Петров знали, о чем писали: некоторые суммы сложно потратить, и, сравнивай правительство России что с Шурой Балагановым, что с Остапом Бендером — получается совершенно одно и то же. Фантазии на то, что построить на миллионы, легко хватало у подпольного миллионера Корейко, но недостаточно у экспроприатора. Однако большие деньги в Стабилизационном и Инвестиционным фондах, равно как и в строках внеплановых доходов бюджета, даже через карман жгут деликатную часть государственного тела. Их в стране проигравшего социализма, как выясняется, тоже почти некуда потратить.
В прошедший четверг в Нижнем Новгороде на заседании Госсовета всякий любопытствующий мог наблюдать поразительную сцену. Чиновники Мининформсвязи и МЭРТа ругались друг с другом по поводу того, какой именно государственный венчурный фонд следует создать России и как он должен работать. Уставший от перебранки Владимир Путин вынужден был признаться, что ему по большому счету все равно, какой именно венчурный фонд будет создан, главное — чтобы он был венчурный и быстро. А что он будет делать — сами решайте.
Еще более сильно любопытствующий мог бы, приложив немного усилий, выяснить, что по крайней мере в первоначальных вариантах документации проекта государственного венчурного фонда предполагалось, что де-факто он будет благотворительным: государство в лице МЭРТа принципиально не рассчитывало получать в результате финансирования проектов фонда прибыли выше уровня инфляции, да и те средства опять вкладывать в фонд. Даже настоящие венчурные капиталисты, достаточно часто люди несколько не от мира сего (в принципе именно это им и позволяет зарабатывать), покрутили бы пальцем у виска. Инвестируют в сверхрисковые проекты ради заработка. Если заработок принципиально не нужен — что же будет мотивировать менеджеров фонда? Или их будет мотивировать лично президент?
В России на этот вопрос есть ответ. Нам нужна инновационная экономика, потому что только в инновационной, ориентированной на производство и внедрение в промышленность новейших научных разработок экономике возможно обеспечить стабильное благосостояние граждан. Об этом же повествует руководство России практически ежедневно. Настоящей инновационной экономики в России нет, потому что есть проблемы с инновационным процессом, субъектами инноваций и трансфертом технологий. То есть, если, говоря проще, в России мало кто склонен придумывать что-то новое, новое это, как правило, дохнет, не доходя до производства, а уж если дошло, то так и остается локальным опытом, не распространяясь по градам и весям. То, чего нет, нужно покупать за деньги, которые у нас, вопреки всем замечаниям о несчастливой судьбе неинновационных экономик, пока некуда девать. Следовательно, нам необходимо найти тех, кто способен что-то придумывать, дать им кров и стол, вовремя вытряхивать пепельницу и кормить четыре раза в день, а созданные в процессе чертежи-устройства-бизнес-планы продавать, если потребуется — насильно продавать российским компаниям, из полученных сумм финансируя инноваторам кров-стол-сигареты-кульманы, а также строительство новых инновационных центров.
В принципе все это также напоминает телесериал, только в новую шарашку по Солженицыну физики и лирики должны слетаться добровольно, привлекаясь запахом бюджетных денег, поскольку живем мы не в сталинские времена, а в рыночные.
Если в стране нет инновационной экономики, ее создание следует профинансировать из бюджета, и затем она нас сама будет кормить. В индийском Бангалоре получилось, получится и у нас; главное — не скупиться и не тормозить. Если даже признать эту схему работоспособной (а в мире она где работает, а где и нет), то следует задуматься о том, по какой причине она работает. Есть резонные соображения о том, что если в каком месте, назвав его особой экономической зоной, взять и отменить все налоги, то ее резидент будет конкурентоспособнее обычной компании. Поскольку инновации на самом деле не есть полный синоним «внедрения в производство новых революционных изобретений» (один из известнейших специалистов по венчурным вложениям в России прямо заявлял, что нипочем не вложит ни копейки в продукт, не имеющий аналогов на рынке, — просто потому, что неспособен предсказать, как рынок воспримет такую «фиолетовую корову», а деньги терять ему неинтересно), а на самом деле просто слово для описания кирпичиков технической составляющей увеличения конкурентоспособности компании, то объяснение такого эффекта просто: производственная компания, с которой сняли значительную часть налогового бремени, имеет больше ресурсов, чтобы заниматься конкурентоспособностью своих товаров и услуг.
Есть две типовые ситуации, когда изобретения сыплются как из рога изобилия — крайняя нужда и лишения или, напротив, экономический рост в условиях жесткой конкуренции компаний. Сейчас в России нет ни того, ни другого; крайняя бедность закончилась, до пресыщения и острой конкуренции еще не дожили. Именно поэтому инновации, как считается, следует привлекать рассыпанием денег в местах массового скопления инноваторов.
Есть что-то нездоровое в ситуации, когда «инноваторов» в стране, технологически развитой и пока еще полной квалифицированных инженеров, принято считать помесью безумного профессора и пионерки с картонным планером.
Глядя на российские конкурсы инноваций, нет-нет и вспомнишь Всесоюзную пионерскую организацию: не буду проверять, проводятся ли в России всероссийские слеты-смотры инноваторов, существует ли институт обмена опытом знатных организаторов инновационных процессов в бывших пансионатах ЦК ВЛКСМ и вышит ли вымпел «Лучшей инновационной дружине 2006 года» шелком по полиэстру. Да куда ж без вымпела и пансионата. Инноваторы в России малоотличимы от инвалидов. Им необходимы участие, общественное внимание к нуждам и содействие в начинаниях, уход, и питание, и финансирование. Иначе они и мы пропадем: у них будут вши в умной голове, а у нас не будет науки и вообще будущего.
А ведь подавляющее число инноваций в мире придумывается так же и по той же схеме, что и в СССР, только там они, как правило, именовались рационализаторскими предложениями. Инженер на химической установке испытывает новый режим полимеризации полипропилена — даром, что ли, защищал кандидатскую? Теперь будем писать докторскую. Не получается — попробуем другой режим, получается — готова инновация на начальном этапе, команда инженеров собачится с менеджментом предприятия: управляющий скуп, ему надо с пеной у рта доказывать, что надо бы потратить определенное количество денег и времени, кое-что закупить, поставить вон там такой вот стенд и нанять в лабораторию еще двух сотрудников — и на выходе получится вот такой продукт. Не революционный, нет. Все тот же полипропилен, но производство его будет эффективнее. Изобретатели новых революционных лекарств, вечных двигателей или общих теорий всего — всего лишь вершина инновационного айсберга, причем, кажется, совершенно не необходимая. А вот эти самые технологи, готовые выбивать из финансистов деньги, необходимы.
Главная проблема инновационного развития в России не отсутствие соответствующей «инновационной инфраструктуры», технопарков, «инновационных инкубаторов», особых экономических зон и господдержки инновационного бизнеса. Все эти инструменты придуманы или как дополнительные меры по развитию и так неплохо идущего инновационного процесса, или же, как это было в случае с Бангалором, способом переманивания на собственную территорию компаний, которым выгоднее заниматься определенным видом деятельности, связанным с инновациями, не у себя в родных пенатах, а там, где низки налоги и за занятия отдельными видами деятельности еще и приплачивают. Можно понять Индию: с почти миллиардным населением и с промышленным уровнем, не позволяющим надеяться на развитие инноваций в собственных компаниях, разумно попробовать откусить часть такого бизнеса у США и Великобритании любой ценой.
Но в России, кажется, не то что не исчерпан, а даже и не начал толком вычерпываться основной резервуар инноваций — инновации в успешно развивающихся компаниях.
Бессмысленно создавать инновационные центры по совершенствованию технологий нефтедобычи, когда основные инновации в нефтедобыче производятся специалистами на буровых и в корпоративных R&D-подразделениях. Проще снизить налоги на нефтедобычу: у компаний останется больше ресурсов на исследования, которые необходимы прежде всего им и уж затем — государству. А вот отбирать у нефтяников деньги, на которые потом строить центры, разрабатывающие новые технологии нефтедобычи для них же, — это не слишком умно. Хотя бы потому, что в процессе отбора-передачи денег по цепочке теряются не только деньги и время, но и искажаются экономические сигналы, ориентируясь на которые в компаниях понимают: вкладываться нужно вот в эту технологию, а не в ту. В компаниях понимают, а в Минпромэнерго не понимают: ничего удивительного, в Минпромэнерго не добывают нефть, а занимаются госуправлением. И там тоже необходимы инновации.
В этой связи президент Владимир Путин, которому все равно, что за венчурный фонд создадут МЭРТ с Мининформсвязи, прав на сто процентов. Это действительно не важно. Глупо сидеть и гадать, во что именно, в какие именно революционные технологии необходимо вкладывать государству — в молекулярную генетику? в нанотехнологии? в энергетику? в квантовые компьютеры? в химию полимеров? Это, в общем, невозможно угадать, поскольку это решается ежесекундно рынком, оценивающим перспективность того или иного направления развития научной мысли куда эффективнее, нежели Владимир Путин, или любой другой человек, или даже группа ответственных товарищей.
До тех пор пока в России не создана более или менее современная система образования, в том числе образования инженеров и менеджеров (до 70% российских инноваций — управленческие), рассчитывать на то, что экономика «перейдет на инновационные рельсы», невозможно.
Без новой генерации амбициозных инженеров и управленцев рацпредложения придумывать будет некому и незачем.
Если по какой-нибудь причине нет возможности реформировать сферы образования и здравоохранения, то разумнее тратить деньги не на детские сады-инкубаторы для бородатых изобретателей вечных двигателей и школы усовершенствования велосипедов, а на обычные детские сады и школы. Изобретения — продукт работающей экономики, продукт конкуренции, которая выглядит как рутинная работа миллионов работающих граждан в компаниях. Если есть избыток налоговых поступлений, есть смысл вернуть их тем, у кого эти налоги взяты, или же, если возвращать нельзя по политическим причинам, лучше тратить их на решение насущных, условно внеэкономических проблем.
Тратить же их на разработку технологий, которые не могут быть разработаны вне тепличных условий и имеют неопределенные перспективы на рынке, — решение бессмысленно-расточительное.
Уж лучше коробочка из-под зубной пасты Корейко, чем орден Золотого Руна, купленный Бендером ради поднятия самооценки.
