Цивилизация
Политическая концепция «суверенной демократии», до сих пор внятно не объясненная ее создателями, но ставшая за неимением других указаний официальной для всех, кто считает себя причастным к российской власти и видит ее единой, в ближайшие недели и месяцы должна подвергнуться первой серьезной проверке на жизнеспособность. Все более или менее справедливо.
Парадоксально, но, если брать оценки развития ситуации, сделанные и оппозиционными, и провластными политиками два года назад, сразу после президентских выборов 2004 года, сбываются практически все предсказания — но в форме, которая не могла и во сне присниться ни одному из них.
Ждали усиления международного давления на российскую власть? Оно налицо, но вовсе не в политической, а в экономической сфере, и это, оказывается, гораздо серьезнee, чем битвы с ОБСЕ за справедливую оценку политики России на Северном Кавказе.
Предсказывали экономические проблемы? Они также налицo, но облечены они в чисто политическую форму: главной угрозой стабильности во властной элите является не желание передела собственности, а чисто политические конфликты вокруг способов организации экономического роста в условиях сказочного избытка денег в госбюджете.
Ждали заговоров, увеличения силовой компоненты в политике? В виде начавшейся кампании по борьбе с коррупцией мы, вероятно, будем иметь ее в объемах даже избыточных.
Только главной конструкцией заговоров станет не «силовики против исполнительной власти», а «исполнительная власть против силовиков».
И, наконец, вопреки всем предположениям, концепцию «суверенной демократии», похоже, придется отстаивать не перед внешними оппонентами, а перед внутренними, но действуя аргументами в поле международной политики, а не внутренней.
Отличной иллюстрацией к происходящему можно считать «стартовую» речь первого вице-премьера Дмитрия Медведева на Санкт-Петербургском международном экономическом форуме. Тон выступления, его язык, система аргументации не оставляют сомнений: речь произносилась именно на внутреннюю аудиторию, аудитории «внешней» на форуме в северной столице почти нельзя было обнаружить, а десяток инвестбанкиров с ирландскими и шотландскими фамилиями, присутствовавших в зале наряду с российской деловой элитой, по степени интеграции в российский внутриполитический процесс дал бы десять очков форы любому промышленнику из Уфы. Но что же говорил вице-премьер соотечественникам? Он упорно определял место России в мировой системе разделения труда и в мировой финансовой системе, и несмотря на то, что, например, используемое Медведевым словосочетание «мобильная инновационная инфраструктура» вообще вряд ли может быть понято кем-то на планете Земля, его очень внимательно слушали. Это ведь только постороннему человеку могло показаться, что первый вице-премьер косит под главу ФРС США Пола Бернанке.
Люди «в теме» знали, что речь идет о делах внутрироссийских.
С точки зрения финансиста речь Дмитрия Медведева изобиловала вопиющими упрощениями, допущениями, натяжками и просто заявлениями ни к селу ни к городу. Но как одна из первых попыток приложить концепцию «суверенной демократии» к российской политической реальности она может войти в учебники. В ней сконцентрированы все страхи, все амбиции и все пессимистичные ожидания авторов концепции. Более или менее понятно, какого рода дискуссии будут обеспечивать парламентскую и президентскую кампании 2007–2008 годов, равно как и не менее важные события, которые произойдут гораздо раньше. А именно дискуссии в рамках саммита G8 в Санкт-Петербурге уже менее чем через месяц, в рамках последней перед выборами «настройки» российского правительства до начала 2007 года и вокруг завершения наиболее крупных за последние пять лет экономических реформ в России — реформы электроэнергетики, реформы газового рынка, реформы здравоохранения и образования.
Саммит G8 для концепции «суверенной демократии» — едва ли не самая важная проверка на работоспособность.
Напомню, к ведущим странам мира у России есть только одно глобальное предложение, и это — российские предложения по преодолению долгосрочного дефицита энергоносителей. Россия, имеющая сейчас возможность обеспечить стабильные долгосрочные поставки нефти и газа в США, Европу и Китай (масштабы этих поставок на деле преувеличены — страна контролирует треть газового баланса ЕС и с союзниками и партнерами пятую часть нефтепоставок), предлагает миру следующее. Нам будет обеспечено как минимум невмешательство во внутреннюю экономическую политику, основанную на развитии бизнеса госкомпаний, мы гарантируем как минимум невмешательство в то, что происходит на глобальном энергорынке, не играем в ценовые игры на рынке нефти совместно с венесуэльским президентом Уго Чавесом, не устраиваем «нефтегазовой ОПЕК №2» вместе с Алжиром, Ливией, Казахстаном и Азербайджаном в Европе, забываем о существовании «газового оружия». Вы в ответ не обращаете внимания на нас и наши действия внутри страны — не ваше дело, как и в чью пользу мы реализуем наш суверенитет.
Мы обещаем, что вас это не коснется, мы будем осторожны, нефтегазовый завод не забастует.
Формула заманчивая, и сделка на самом деле с позиции внешнеполитических партнеров России является вполне честной. В ее рамках как минимум Европа должна поверить российским властям в том, что концепция «суверенной демократии» в ее внутриполитическом приложении в стране есть то, на что можно положиться. Де-факто международная дискуссия об энергобезопасности, выглядящая чисто внешнеполитической, является обсуждением степени риска для российских партнеров на Западе конкретной реализации идей «суверенной демократии» в России. Причем беспокоит всех вовсе не отсутствие или наличие баррикад на улицах Москвы, а всего лишь способность страны обеспечивать устойчивый и адекватный мировому экономический рост, без которого никаких стабильных поставок нефти и газа из России не будет.
Не поверить — на деле значит оставить Россию «дозревать» до момента, когда российская власть будет готова не дать на словах, а предъявлять в натуре гарантии такой стабильности. Это, похоже, понимают и в России, и за ее пределами. Между тем главная угроза международной изоляции России сейчас — не воссоздание «железного занавеса» злокозненными силовиками, а невостребованность страны в мировой экономике. Главное препятствие востребованности — не Норвегия, Катар и Саудовская Аравия, конкурирующие с Россией на нефтегазовом рынке, а внутрироссийский альянс крупного бизнеса и чиновничества, для которых интеграция — это потеря доходов и рост конкуренции. На месте чиновников федеральных министерств я бы уже рисовал планы будущих классовых сражений с идеологами «суверенной демократии»: то, что договоренности с «большой восьмеркой» не будут достигнуты на базе только российских предложений, уже очевидно, и все компромиссы будут реализованы за их счет. Например, есть определенная уверенность в том, что «Газпрому» придется поступиться абсолютным неприятием Энергетической хартии, а замкнутая только на российских игроков электроэнергетика будет признана тупиковым путем развития. Кому это понравится? А ведь такие решения — неизбежный элемент договоренности с Западом, которые позволят продолжить игру в «суверенную демократию» и дальше.
На сегодня единственный шанс «суверенной демократии» — это уже не абсолютная свобода для действий власти внутри России, а установление себе добровольных границ в обмен на экономические выгоды.
Золотой век произвольных правил игры в экономике, длившийся каких-то пять-шесть лет, завершается. Для того чтобы Россию воспринимали как самостоятельного игрока в мировой экономике, необходимо его завершить и успешной кампанией по усмирению коррупции, и установлением границ власти государства в деловой сфере (пусть и широких, но тем не менее границ), и составлением исчерпывающего списка российских внешнеполитических приоритетов. А границы — это всегда ограничения.
Желание России, например, превратить рубль в мировую резервную валюту вполне реализуемо — и совершенно понятно, сколько существующих неофициально частно-государственных партнерств придется разрушить для того, чтобы это произошло. В обмен на решение демографических проблем придется либерализовывать доступ частного капитала в здравоохранение, своими руками ликвидируя одну из самых грандиозных кормушек для частных лиц в мире. Можно и интегрировать в Россию Абхазию, но при этом придется не только поддержать отделение Косова от Сербии, но и разбираться с собственной северокавказской политикой. Для того чтобы «суверенная демократия» была признана надежным, ответственным и внутренне стабильным партнером, пусть не слишком демократичным, но по крайней мере предсказуемым.
Не в том беда, что в «суверенную демократию» не верят на Западе, в первую очередь она ради самосохранения вынуждена делать шаги, которые разрушают бизнес авторов этой идеологии, заработавший и политический, и денежный капитал в основном на непредсказуемости и нежелании устанавливать для себя ограничения. Именно в силу этого летом--осенью 2006 года можно ожидать самых неожиданных событий.
К непредсказуемости, свободе как возможности делать «как хочется», к «суверенности» в худшем для власти смысле термина российская власть слишком привыкла.
Поэтому такие рядовые события, как годовые собрания акционеров «Газпрома» и РАО «ЕЭС России», столь близкое событие, как IPO «Роснефти», такие привычные истории, как конфликты внутри правительства, скрывают в себе почти неограниченные возможности для того, чтобы стоящий на огне и тихо бурлящий котел с российской политикой взял и вскипел.
