Цивилизация
Откровенных людей надо ценить. Особенно если эта черта характера проявляется у человека, наделенного властными полномочиями. Первый заместитель мэра правительства Москвы Любовь Швецова проявила, возможно, сама того не желая, потрясающую откровенность. Ее объяснения относительно того, почему она (второй номер в предвыборном списке столичной «Единой России») не возьмет мандат Московской городской думы, а будет работать там, где работала, — прекрасны.
Поблагодарив москвичей за сделанный выбор, Любовь Швецова честно и откровенно рассказала им о том, что «склад моего мышления и характер действий сформировались в органах исполнительной власти».
Иной бы остановился на этом. Но Швецова продолжила: «Я люблю конкретную работу с людьми, у меня много обязательств перед москвичами, как по выполнению городских проектов и программ, так и по улучшению жизни отдельных семей».
Правда, отличная цитата? Откуда еще мы могли бы узнать, что работа депутатом не предполагает «конкретную работу с людьми»? И что депутату куда сложней выполнять свои обещания, чем человеку из структур исполнительной власти.
Это, конечно, не новость. Парламент практически всегда был младшим братом правительства, хоть на федеральном, хоть на местном уровне. Короткий период с 1989 по 1992 год, когда союзный и российский съезды народных депутатов вышли на первый план, можно даже и не брать в расчет. Те времена давно минули, и возврата к ним не просматривается.
У депутата может быть министерская зарплата, но уважения к нему меньше, чем к министру или даже к заместителю министра.
Скепсис по отношению к депутатам не знает политических и возрастных различий. Депутаты не очень нужны. Это аксиома. Спорить с этим во все времена было бесполезно.
Звезда экономической журналистики 90-х годов, либерал из либералов, в момент очередного обострения отношений между президентом и Думой (10 лет назад такое случалось) долго убеждал меня в том, что депутаты сплошь да рядом, кроме редчайших исключений, бездельники и балаболы, проедающие народные деньги. «А вот ребята в правительстве пашут с утра до вечера, им голову поднять некогда», — говорит. На предположение о том, что в любой структуре количество бездельников примерно одинаково и вряд ли среди белодомовских чиновников все как на подбор трудоголики, досконально знающие предмет ведения, маститый экономист добро щурился сквозь толстые очки и, поправляя бороду, раз за разом повторял: «Ну, бездельники же там, в Думе, бездельники».
И поражался, как можно не понимать такой простой штуки.
Примерно в те же времена сторонник жесткого авторитарного устройства государства, говоря о том, как наладить дела, первым пунктом назвал роспуск Думы. На вопрос о том, чем она плоха и чем ее роспуск поможет, он решительно заявил — «трещат».
Самая-то беда в том, что и внутри самого парламента его честных и последовательных сторонников всегда было не очень много. Большинство депутатов на самом деле совсем не спорили с рушащейся на них критикой сверху, сбоку и снизу (не в отношении себя лично, конечно, а вообще). Они с легкостью соглашались с тем, что они, конечно, власть, но чуть-чуть ненастоящая. Потому что ресурсов нет, распределять нечего, решать вопросы невозможно, да и машина не своя, а выделенная управлением делами. И в прежние, и тем более в нынешние времена редкий депутат отказывался от перехода в настоящую власть. Пусть даже с понижением статуса или на расстрельную должность.
Когда встает вопрос о том, отчего так странно каждый раз оказывается с выборами, надо просто вспомнить – а что, собственно, выбирают.
Власть второго сорта. Недовласть, пребывание в которой воспринимается самими депутатами как трамплин для взлета (или возвращения) во власть настоящую. Или как привал по дороге на пенсию.
Чем больше падает авторитет представительной власти, тем более скандальными и предсказуемыми становятся сами выборы.
Связь тут самая прямая. Невозможно всерьез избирать что-то совсем несерьезное.
Правда, выбирать что-то всерьез тоже не получается.
