Цивилизация
В истории любой революции есть этап под названием термидор. Явление это получило название от событий конца XVIII века во Франции по имени месяца нового, установленного в революцию французского календаря. Как раз в этом месяце часть пламенных революционеров решила, что дальше можно обойтись без совсем уж пламенных борцов, и отправила их на гильотину. Дело это было по тем временам привычным и даже обыденным, однако после казни Робеспьера и его соратников радикализма у революционеров поубавилось. С тех пор конец острой фазы любой революции и стали называть термидором. Термин этот, в частности, любил употреблять Троцкий в адрес руководства партии, которое как раз решило дальше обходиться без радикально настроенного «Льва революции». С его легкой руки и повелось считать, что термидор — это контрреволюция, хотя на самом деле это совсем не так.
Термидор случается тогда, когда число лиц, считающих свой выигрыш от революции достаточным, начинает значительно превосходить количество тех, кто не удовлетворен своим положением. Именно в этот момент сытое большинство избавляется от ненасытного меньшинства, видя в нем угрозу своим завоеваниям. При этом основные ценности революции не ставятся под сомнение, развитие событий приобретает более эволюционный и плавный характер, и даже в случае реставрации возвращение старых порядков в прежнем объеме уже практически невозможно. Во Францию в итоге на какое-то время вернулась династия Бурбонов и уцелевшая аристократия, однако вели они себя совсем по-другому, нежели до революции.
Термидор не обязательно должен сопровождаться кровавыми эксцессами и истреблением слишком уж пламенных революционеров.
На самом деле, по сути, это вытеснение радикальных элит из власти и переход основных рычагов управления в умеренные руки. Все остальное зависит от национальных традиций и политической культуры.
В России, пережившей в начале 90-х годов революцию, термидор так и не случился. Переход власти от Бориса Ельцина к Владимиру Путину должен был зафиксировать согласие элит на взаимный отказ от резких телодвижений в области политики и экономики. Предполагалось, что новый президент станет гарантом этого негласного консенсуса. Тут-то бы и начался новорусский термидор с попутным выдавливанием из политики ненасытного меньшинства.
Однако новые люди у власти были совсем не удовлетворены итогами передела 90-х годов. Поэтому был инициирован новый этап революционной борьбы, предполагавший прежде всего эскалацию войны за собственность. У политического класса не оказалось ни мужества, ни сил выработать механизм для того, чтобы настоять на термидоре.
Новый виток революционной борьбы уже повлек за собой немало негативных последствий. Самое очевидное из них — неспособность воспользоваться фантастически выгодной внешнеэкономической конъюнктурой.
Любопытно, что новый этап передела сопровождается очевидно реставрационной риторикой. Так, например, в конце 2000 года фактически в одном пакете Дума по просьбе президента приняла и законы, возвращающие советскую символику, и законы, упрощающие приобретение земли в частную собственность. Возрождение пропагандистской войны против Запада сопровождается активной продажей отечественных брэндов западным же компаниям. Примеры можно продолжать.
Революционная борьба под реставрационными лозунгами — абсолютно российское ноу-хау. Прямым следствием этого может стать то, что реставрация будет сопоставима по своим масштабам и глубине с революцией.
Собственно, это и будет революция, но только с обратным знаком. И ее масштабы оценить сегодня не представляется возможным. А самым простым способом избежать ее может стать все-таки термидор.
