Какая связь между несовершенной ЕГАИС и произошедшей алкогольной эпидемией — всем уже стало ясно. Сначала распространили действие акцизов на весь этиловой спирт, и производители парфюмерии и средств быта, никого не предупредив, перешли на ядовитый метиловый. Затем подорожала водка. Во-первых, во время июльского кризиса импорт вообще исчез, отечественный алкоголь был в дефиците, и торговцы выставляли на прилавки дорогую водку, а дешевую придерживали. Во-вторых, издержки по подключению к ЕГАИС легли в том числе и на бутлегеров, и, чтобы окупить их, они подняли цены на водку, уведенную от налогов, — нелегальную, но качественную.
Часть алкоголиков потянулись к ставшим ядовитыми суррогатам и отравились. Так что связь есть. А была ли эпидемия? Скорее, локальные вспышки с новыми симптомами: по статистике, с внедрением ЕГАИС (или это совпадение?) от алкогольных отравлений теперь умирают меньше, а не больше. Вспышки — это тоже нехорошо, но откуда такая истерика на ТВ? Почему целый месяц сводки с фронта рисовали картину тотальной катастрофы? И проблема, кажется, не в том, был у этой кампании конкретный заказчик или нет. Конкретный — вряд ли.
Было смутное желание «поработать с отраслью», и, когда Путин послал непрозрачный сигнал, кризис случился почти что из ничего.
Владимир Путин — за «монополию на спирт». Летом 2005 года он это говорил сам, не уточнив при этом, что имеется в виду. Дал задание Минсельхозу подумать. Минсельхоз предложил контролировать оборот спирта, переливая его в государственные емкости. Идея спорная, но Минсельхоз быстро оттерли, его предложения завернули, и вместо них получилась ЕГАИС, включившая в систему контроля и учета, кроме производства спирта, ликероводочные заводы. Правительство все делает плохо, такой получилась и ЕГАИС, и от нее открещиваются все, кроме налоговиков и некой госконторы при ФСБ, которым поручили ее внедрять.
Тогда в Думе появился законопроект, похожий на предложения Минсельхоза. Путин наложил резолюцию, опять двусмысленную: это не монополия — где тут монопольное производство? (а его нет) — думайте дальше. Закон завис, зато последовательно нечеткий сигнал президента осел в умах: Путин недоволен, рынок спирта неправильный, наверху хотят монополию.
Если Путин видит проблему — ее обязательно надо показать обществу, и с первыми сводками о массовых отравлениях случилась буря: новости повалили как снежный ком.
А когда подключились спикеры палат с их обостренным партийным чувством, началась уже форменная истерика.
Спиртовой монополии не будет. Ее невозможно создать: для централизации торговли, как в Скандинавии, очевидно не хватает административных рычагов. Для национализации целой отрасли, будь то спирт или готовый алкоголь, — политических. Как это сделать? Ползучее огосударствление стратегической нефтянки длится уже три года. А «монополия оборота», то есть контроля и учета, можно утверждать, и так введена вместе с ЕГАИС. Скрытой формой монополии могло бы стать учреждение дешевой государственной марки водки, которая бы пользовалась налоговыми льготами и быстро вытеснила конкурентов. Но тут, говорят, нужно «политическое решение». Путин его не примет: оно угрожает его репутации в перспективе.
Если отвлечься от тонкостей и деталей, Путин и его правительство, как и год, и два, и три назад, стоят перед выбором: снижать цену на водку или повышать ее. Снижая цену, вы спаиваете нацию. Это плохо и не по-государственному. Повышая — толкаете тяжело пьющих на рынок ядов. Это плохо и немилосердно. Теперь Минфин под видом борьбы с контрафактом предлагает второй путь: установить минимальную цену. У алкогольного контрафакта в России социальные функции. Люди будут недовольны.
Но дело даже не в этом, а в том, что серьезная алкогольная проблема в России требует, прежде всего, ясной государственной политики. Надо решать, как нам жить — так или эдак: госполитика — всегда коллективное творчество, плод согласований и консультаций. Их нет.
Вместо них крик, паника, межведомственные дрязги и спор о том, чего именно хочет президент.
И решение проблемы в два движения превращается в источник политического кризиса.