Борис Ельцин делал все, чтобы этот праздник оживить. В общем, без натяжки праздник этот составлял дело его жизни. Дело национальной свободы, которое, казалось, ему удалось осуществить. С тем основным смыслом событий 1990 года, что страница унижений перевернута, и можно жить без присяги на верность машине государства. У Ельцина ничего не вышло, и с его уходом, помните, даже думали этот праздник отменить. Или этот, или календарно зеркальный День Конституции, а то они друг друга дублируют. А потом перевернули еще одну страницу, и праздник ожил, как по щелчку.
Можно обратиться к социологическим опросам, фиксирующим устойчивый рост популярности Дня России, а можно просто оглянуться по сторонам, чтобы увидеть торжество, как его принято называть, здорового национализма. В окнах домов, автомобилей можно было увидеть триколоры. В центре Москвы люди вслух выражали свои патриотические чувства. В унисон с официальной церемонией на Красной площади, где Владимир Путин говорил об общем нашем желании видеть Россию могучей и влиятельной державой и что это наше желание открывает новые возможности для реализации общенациональных востребованных всем народом задач и целей.
В прошлом году, когда регионы - как союзные республики - впервые вышли на парад стройными колоннами трудящихся в нацкостюмах, президент тоже говорил, что задачи государства должны стать заботой каждого. Так что это уже традиция. Говорят, у президента сменились спичрайтеры. Это эпоха сменилась, а не спичрайтеры. И дело тут, наверное, не в том, что вернулось прошлое, просто цивилизация лепит эпохи и культуры по готовому шаблону. Тот же культ национальной символики, укорененный в Америке, где флаги на каждой крыше, и перенятый ущемленной Россией, так сказать, для симметричного ответа: День России - это у нас антиамериканский праздник.
И не то что мы подсмотрели, как это принято - демонстрировать державность, - мы это теперь сами чувствуем в порядке культурного рефлекса.
Или слова и лозунги, узнаваемые вплоть до еканья или смеха, кому что ближе. Копии, своей культурной ценностью не уступающие подлинникам давно минувших дней. Собственно, такие же подлинники и есть. Вот президент России, чествуя День России, объявляет, почти дословно повторяя знаменитую речь Сталина, что российская Конституция - одна из самых демократичных в мире. О, это кокетство переходного периода, как в рекламных роликах пива Carlsberg, - «одна из самых»! Как за хищения в особо крупных мы даем сегодня немножко меньше, будто стесняясь быть на отцов похожими во всем.
Это ведь не случайно так совпало. Слова Сталина о проекте бухаринской конституции 1937 года, открыв новый виток репрессий и чистку среди элиты, стали пословицей, визитной карточкой советского террора. А сама конституция устанавливала системное расхождение между словом и бытом в репрессивном государстве и символизировала, что сталинская империя состоялась. И не в том дело, что на дворе 37-й год. На дворе культурный 37-й год, эпоха черного, объявленного белым. Когда можно смело брать с обратным знаком. Говорят о незыблемости итогов приватизации - значит, их отменили. Объявляют, что свобода является высшей ценностью - она становится пустым звуком. Чествуя конституцию, подтверждают, что она не работает как основной закон.
Это и так все знают, что не работает, но до сих пор не подтверждалось на высоком уровне. Так что это не ложь, а установленные, так сказать, правила игры.
Так же и с праздниками. У имперских праздников своя парадная эстетика. Они всегда об одном и том же - о причастности всех и каждого к великому делу госстроительства. На наших глазах День России становится днем патриотизма и принадлежности, днем присяги, когда беспартийные приветствуют коммунистов. И этот феномен органично дополняет культурную традицию черного, которое стало белым, подтверждая, что праздник свободы и независимости в России может стать общественным достоянием только как противоположность самому себе.