Это диагноз

Слушаю эфир с Рыбкиным. И, словно подслушав мои мысли, кандидат в президенты говорит приблизительно следующее: «Я не сумасшедший и не шизофреник. У меня есть справки от психиатра». Этот текст из его уст не праздный. Впечатления от его рассказа об исчезновении и возвращении колебались в амплитуде: от «господи, как же его напугали» до «не сошел ли дядя с ума?»

Ничего внятного. Даже прямого ответа на вопрос о том, так было это похищением или нет, не последовало. Впрочем, уже после эфира я узнала, что Рыбкин заявил в правоохранительные органы, что против него не применялись насильственные действия, и таким образом закрыл уголовное дело по факту его исчезновения. Более того, теперь есть официальная бумага, в которой сам кандидат в президенты признает, что насилия не было. И даже если в том или ином виде насилие и было, то эта бумага для официальных властей бесценна. Сам же написал, никто ему пистолет к виску не приставлял.

Ему никто пистолет к виску не приставлял? В буквальном или переносном смысле слова. Этот вопрос остается открытым.

Давайте примем все рассказанное Рыбкиным за чистую монету. Довели мужика слежками и прослушками до одурения, и он решил сбежать на пару дней в Киев. Там, правда, что-то такое вроде бы происходило, что даже киевские друзья боялись, что он живым до Москвы не доберется. Но вот добрался и теперь удивляется, что это такой шум все подняли и как это его не могли найти, если он легально пересек на поезде границу, и спецслужбы могли это проверить простым нажатием на клавишу компьютера. А не звонил никому, потому что же слушают все его телефоны.
Должна искренне сказать, что если в России в 2004 году официальное лицо совершает набор сомнительных поступков просто из страха слежки и непрошеного вмешательства в его жизнь, то это диагноз не человека, а России 2004 года. Более того, это диагноз последних четырех лет, потому что в эпоху Ельцина я что-то таких страхов не припомню. Хочу напомнить, что, когда рухнул Советский Союз и начало сыпаться КГБ, люди валом валили в редакции, рассказывая, как за ними подсматривают, считывают их мысли на расстоянии и вообще все время ведут за ними наблюдение. Эти несчастные люди ничего не выдумывали, они просто были больны очень советской болезнью – манией преследования. И никого из нас, журналистов, это не удивляло. Потом поток этих людей пошел на убыль, потом мы о них забыли. Потом всем народом снова полюбили спецслужбы и дружно тушили в себе малейшие сомнения в их адрес.

Сегодня, спустя 13 лет после краха СССР, большинство радиослушателей «Эха Москвы» считают, что к происшедшему с Рыбкиным имеет отношение не Борис Березовский, а спецслужбы. Вопрос был сформулирован по-своему гениально – предлагалось выбрать только из двух «зол», зато каких! Виноват или Березовский, или спецслужбы – третьего виноватого не предлагалось. И из этих двух выбрали не вечно во всем виноватого и за все плохое в стране ответственного Березовского, а спецслужбы. Не думаю, что общество начало выздоравливать (не достаточно большая аудитория), но думаю, что спецслужбы, не контролируемые и не ограниченные в своих действиях никем и ничем (раньше хоть КПСС было) и фактически управляющие страной, стали зарываться. Чего, кстати, и следовало ожидать.

Итак, если никто ему к виску ничего не приставлял, то почему Рыбкин не идет в прямой эфир и готов снять свою кандидатуру с президентской гонки? Если он просто съездил в Киев и обратно, то почему все его дальнейшие действия более всего напоминают результат успешно реализованного шантажа? А весь его рассказ на «Эхе» более всего похож на хождение по минному полю без миноискателя – чуть не туда ступил, не то слово сказал – и конец?

От всего происходящего остается чудовищный осадок. И если Рыбкин сойдет с дистанции, так и не объяснив внятно всего происшедшего, то это ощущение мерзости происходящего только усилится. Правда, если подозрения слушателей «Эха Москвы» справедливы и Рыбкин вдруг их подтвердит, то вообще не понятно, что будет происходить дальше. Ну уедет, скажем, куда-нибудь за границу, предварительно отправив туда же семью, и подтвердит. Вот тогда, я думаю, чекисты вбросят на рынок припасенный на Рыбкина компромат, из которого нам, возможно, станет ясно, где и почему пропадал Иван Петрович. А заодно покажут крупным планом его собственноручное заявление, что никто его не похищал. При таком раскладе власть окажется в любопытной ситуации, потому что будет очевидно, что в истории с Рыбкиным она при чем. Но, скорее всего, Рыбкин откровенничать не будет. Да и за границу может в ближайшее время не попасть.

Я не знаю, приняла ли решение Ксения Пономарева, руководящая предвыборным штабом Рыбкина, будет ли она дальше с ним работать или уйдет. Собственно, пока не вполне понятно, будет ли вообще какая-то работа у штаба этого кандидата. Но я вспоминаю, что Ксения была не последним лицом в предвыборном штабе Путина четыре года назад. Тогда у нее на глазах происходила вся история с исчезновением Андрюши Бабицкого, нашего (в том числе и ее, поскольку Ксения имеет к журналистике непосредственное отношение) коллеги с радио «Свобода». И она, как девушка умная, прекрасно понимала, что это спецоперация. Уходить надо было тогда, Ксюш. История с Рыбкиным такой своеобразный рикошет той истории, которая осталась безнаказанной, она уходит корнями туда, в те выборы, вернее, в тот выбор. И как странно или закономерно (?), что этот рикошет настиг кандидата, с которым работает именно Ксения. Да и Березовский, который к тому выбору имел отношение. Все возвращается, иногда так причудливо.

Автор — специальный корреспондент ИД «КоммерсантЪ»