Цивилизация
Я стала вчера невольным свидетелем разговора двух мужчин. Не буду говорить, на каком языке они вели свой диалог, потому что в данном случае это не имеет значения. Дело было днем, оба были трезвы. Обсуждали они своего делового партнера, который, судя по разговору, их сильно подвел. Партнер этот еврей. Вы не хотели бы услышать, что они говорили о евреях. Поскольку разговор происходил в баре по диагонали от того кафе, где плохо про евреев говорил нетрезвый во всех смыслах Гальяно, то ход моих мыслей вам будет понятен.
Вечером я посмотрела «Бобра» Джоди Фостер с ней же и Мелом Гибсоном в главных ролях. До сих не могу придти в себя. Гибсон — невероятный актер.
Накануне, еще до того, как я посмотрела фильм, мой американский приятель, рассуждая в том числе об этом фильме и актере, сказал, что талантливым людям надо прощать, имея в виду, в частности, инцидент, когда Гибсон напился, сел за руль, а потом выступил как невменяемый расист. Потом мы перебрали всякие постыдные случаи в жизни известных и талантливых людей. Я промолчала по поводу прощать, но в глубине души не разделяла позицию своего знакомого.
А сегодня задумалась. Это двое за столиком рядом — никакие не знаменитости. Их никто, включая меня, не станет снимать на камеру, на них не подадут в суд, их не уволят с работы. При этом они, уверена, почтенные члены своего круга. Здоровые, спортивные, ухоженные, незапятнанные члены общества, чьи имена не будут мусолить газеты, чьи физиономии не будут подстерегать камеры. Им не придется публично объясняться за сказанное в здравом уме и трезвой памяти. С ними не порвут контракт, их не подвергнут общественному остракизму. Да, скорее всего, никто и не узнает об их взглядах, они фильтруют, когда, что и с кем можно обсуждать, полагаю. В общем, будут себе жить с этими своими взглядами, прекрасно совмещаясь со страной, где такие взгляды запрещены законодательно.
Фостер, которая любит Гибсона, прогнала его через его собственный ад, пригласив сниматься в «Бобре». Через опустошенность, которая у него в глазах, через зыбкую почву под ногами, которая и была такой еще до первой открытой бутылки, через потерю любимых, идиотический выбор пути спасения, болезненное раздвоение, уродливое преображение и, наконец, кровавое отсечение, почти смерть, без которой дальше не будет жизни.
Он от Бога актер. Он может сыграть все. Даже собственное дерьмо, в которое он загоняет себя и свою жизнь. Смотреть это больно. И ты веришь, что больно это играть. Потому что он так сыграл. А она так сняла.
Это не случайный фильм для Фостер — Гибсона. Голливудский анфан террибль проходит свое чистилище, несет свое наказание, как минимум. Осознанно или отдаваясь собственному мастерству, которое, похоже, не пропьешь. Вытаскивая из мрака себя и переворачивая душу себе и зрителю.
Андрес Брейвик не пьяница, как Гибсон, и не наркоман, как Гальяно. Он никогда публично спьяну не орал расистские непристойности, не крыл евреев, арабов, албанцев, африканцев или кто там ему еще поперек его национализма. К нему не было претензий у полиции. Он внешне здоровый красавец блондин. По всем объективным данным, был почтенным гражданином своей страны. Потом он взял в руки оружие и хладнокровно убил людей, не сомневаясь в целесообразности и не раскаиваясь в содеянном.
Этот ничем не примечательный до прошлой субботы парень. Эти ничем не примечательные собеседники за соседним столом. Этот неуловимый момент, когда бытовое словесное зло приобретает масштаб большого зла. Этот невидимый щелчок, когда от слов переходишь к делу, когда ставишь точку в дневнике, берешь оружие и идешь убивать… Об этом пишут и говорят куда реже, чем о звездах, чье зло неконтролируемо выплескивается в паблик после дозы или супердозы виски. А они, персонально, точно представляют меньшую опасность, чем тихий норвежский парень с его тараканами в голове, но без единого привода в полицию и с умением себя контролировать (до момента Х) на людях.
Праведный гнев общества обрушивается на заметных, известных, знаменитых, их догоняют прошлые грехи, даже уже оплаченные, их раскаяние высмеивают даже те, кто способен на куда худшее, перебрав с алкоголем, им не прощаются неудачные шутки, перед ними захлопывают двери студий, фестивалей и приличных домов. Почему? Любимец публики, большой талант каждым своим жестом и словом влияет на умы миллионов? Ерунда. Потому что мы так устроены. И, пока мы наискосок смотрим на кафе, где неприлично оттянулся обдолбанный, извините, Гальяно, рядом с нами за столиком сидит, возможно, реальное трезвое негромкое зло, но мы проходим мимо, не хватаемся за камеру, просто просим счет и брезгливо уходим. Пока в один прекрасный момент оно не оборачивается тишайшим Брейвиком, молча стреляющим, хладнокровно и прицельно, приводя в исполнение им же самим утвержденную «неприятную, но необходимую меру». И вот тогда начинается поток статей о том, как это могло случиться, откуда он такой взялся, что с нами происходит, какие еще проблемы таят наши, казалось бы, непоколебимые нравственные твердыни, столь рьяно защищаемые в схватке с очевидным, как нам кажется, злом. А реальное зло, и в этом его ужасная сила, не громкое и не очевидное до момента, когда становится необратимым. Оно не рефлексирует, не вынимает из себя кишки, не пускает себе пулю в голову, не раскаивается.
Может быть, Джоди Фостер хитро сыграла на эмоции такого впечатлительного зрителя, как я, показав измученного, выпадающего из реальности Гибсона. Может быть, не подслушай я вчерашнюю беседу на фоне истории с Гальяно, и не задумалась бы над этим очевидно эмоциональным, плохо контролируемым, открытым проявлением того, что в обществе считается неприличным, и хладнокровным, рассудочным, не бросающимся в глаза злом. Возможно, посмотри я фильм и послушай разговор до норвежской трагедии, столь странные параллели у меня бы не возникли. Но все вот так совпало. Смещенный фокус общественных праведных претензий. Точный прицел тихого и незаметного нациста. Открытая рана межнациональных отношений и границ терпимости, которая не затягивается.
