Цивилизация
В далеком прошлом, когда пересечение автомобильной границы с Украиной было делом менее чем одной секунды, жили не тужили два москвича, Женя и Гоша. Они были бездельники, то есть талантливые и сообразительные студенты. Каждый май, сдав заранее сессию каждый в своем вузе, они скидывались, покупали на двоих горбатый «Запорожец» и ехали в Крым.
Брали с собой минимум денег, спальные мешки и какие-нибудь изумительные консервы типа «голубцы мясорастительные».
В чем же состояла их, с позволения сказать, миссия? Отнюдь не только желали они купаться, загорать и набираться витаминов, но и оказывать эскорт-услуги, назовем это современным модным словом, скучающим и уже загорелым московским либо, на худой конец, петербургским одиночкам.
Рассуждали Женя с Гошей так: если она уже загорела, а мужика при ней нет никакого, даже захудалого, то отпуск ее, во-первых, заканчивается, а во-вторых, явно проходит вхолостую. А следовательно, можно ей предложить дружбу в обмен на пищу, питье, в том числе и с содержанием спирта, а также крышу над головой. А то в «Запорожце» ночевать все-таки не очень удобно, хотя и лучше, чем в «Москвиче».
Надо заметить, что расчет их всегда оправдывался. Небольшой курортный поселок Планерское, известный также под именем Коктебель, полон был таких печальных жертв каких-нибудь домашних обстоятельств. И часть из них пылала готовностью к дружбе и другим прекрасным человеческим чувствам. И так, в дружбе и любви, проходил у Гоши с Женей весь длинный летний сезон – до сентября, когда они возвращались в Москву, продавали «Запорожец» и вступали в штатную жизнь, где у них были настоящие любови, родители, преподаватели и другие проблемы.
Они для виду и милиции даже иногда работали – спасателями или билеты куда-нибудь продавали, типа на экскурсию в Бахчисарай, но главное – отдыхали и исполняли свою миссию. Которой даже как-то и гордились, называя ее «социальной функцией», а опекаемых жертв – «экспонатами» или «коллекцией».
Для Гоши, замечу, этот бизнес вылился в довольно-таки длинную историю с печальным концом. Он полюбил один из экспонатов, как это бывает иногда с юными студентами, настоящую старуху – 35-летнюю доктора физико-математических наук Олю из города Новосибирска. И помчался за ней туда, в Академгородок, бросив свой институт железнодорожных инженеров, недоумевающую мать, одну такую скуластую Катьку с высокой грудью и друзей-товарищей; через год вернулся — быстроумная и напряженная в обычной жизни Оля его выгнала за леность и детский взгляд на мир.
Детский взгляд, кажется, и есть то самое, чему благодаря случаются короткие и резкие, как 200 грамм теплой водки на голодный желудок, пляжные романы.
«Я зажмурилась, — рассказывала мне одна акула средних лет, — и перестала контролировать и себя, и все вокруг; я подумала: пусть. Я подумала: это же не настоящее чувство, это жар лета мне в голову ударил, это пройдет-пройдет-пройдет. И упала туда, в этот глупый роман. Но я забыть его не могу, мой роман; нисколько не дорог тот киевский мне малый, щуплый и растерянный, я случайно его слопала; а вот бы мне тех эмоций! Таких в моей жизни теперь не бывает».
Замирает, потом быстро-быстро говорит, как тогда решила поехать, в последний момент, пропади все, чего ж я не живу совсем! – и полетела, и два дня была сама не своя, а тут этот, сам поесть не может, плавать не умеет, плавки 1840 года выпуска, вроде худой, а животик; ручки-спички, смешно и трогательно. И как он не верил, что с ним такое может быть, говорил: ты врешь, не может быть, чтобы ты… и прав ведь был, с ним такого вообще-то не может быть... попал в случай.
Зато акула теперь вот сидит растерянная, жалкая, в костюме своем в полосочку, накрашенная, как боевой индеец, не плачет, не ругается, а просто жалеет, что вспомнила, – вроде пока не вспоминаешь, так и не больно, что когда-то бывало же так хорошо.
Так дети маленькие, трехлетние, зажмуриваются – и верят, что всем вокруг тоже темно.
