Рассуждения хачика

Я черножопый. Это слово отражает не цвет моих ягодиц, а происхождение моих предков – они из Закавказья. Если быть еще точней, то я хачик, армянин.

Я, значит, к вам сюда понаехал. Женился тут как сумел, снял жилье, дом в подмосковном поселке по Дмитровскому шоссе, газ, конечно, у меня баллонный, но зато электричество дармовое – я кинул провод и живу себе, зимой не мерзну. Зато московских проблем нет, одному участковому плачу каждый месяц и еще к празднику, ко Дню милиции — и все. В Москву, пока машины не было, хоть не суйся: прямо раздевают менты.

У меня уже трое детей, старшему восемь, второму сыну почти семь, младшей девочке четыре; сыновей воспитываю все время, потому что они мне помогают в работе, но желаю, конечно, дать им хорошее образование. А дочка при матери, ей помогает уже.

Работаю – например, чиню машины. Или плитку кладу, если надо. Могу электриком. Могу шкаф построить. Один раз даже армянскому языку учил молодого человека, чтобы он бизнес делал в Ереване. Он глупый, там для него бизнеса нет, а я жадный, что хочешь сделаю, только бы платили.

Кроме того что я содержу свою семью, еще посылаю деньги в родной армянский город Иджеван, где у меня все еще жив мой старый дед, где остался, после того как все разъехались, работящий дебил-племянник, где вдовая тетка с тремя уже взрослыми дочерьми, ни одна не вышла замуж и уже не выйдет, усатые и толстые, никому не нужны.

Там кой-какое хозяйство, туда на лето и вообще можно отправить под заботливый присмотр детей, если вдруг нечего будет есть или другая какая беда. Там земля, на ней все пашут как проклятые, а у нас всю зиму оттуда еда, но там денег совсем не бывает.

Я почти не пью, потому что если выпить, как я люблю, потом два дня нерабочих. Я не с похмелья мучаюсь, я из формы выхожу, нестарательный становлюсь, порчу дело, а тогда репутацию теряю. А мне это никак нельзя. Я же не рекламирую себя по телевидению, меня передают от знакомых к знакомым.

У меня есть машина, ей десять лет, она и для всяких ремонтов, чтоб возить материалы, и как такси иногда, когда работы нет, можно подкормиться.

Моя жена сама из Москвы, любит меня очень, но пострадала через эту любовь: ее мать не переносит меня, но не потому что я какой-нибудь особенно отвратительный, хотя и это тоже, а потому всего лишь, что я армянин, хачик и понаехал.

Они все эти девять лет совсем не видятся, жена мучается, любит мать, но меня больше, и дети же, она же им мать и куда от них. Она сейчас стала меньше работать, у меня сейчас уже постоянные заказчики есть, а раньше была в людях, постирать-убирать, с детьми сидеть, старуху одну безумную два года обихаживала, у нас от этого мебель своя есть теперь, унаследовали, а то на полу жили; и белье есть, и паркет я там аккуратно снял, сыновья учились – клали дома, а еще посуда кое-какая нарядная, чтобы гостей принять.

Ха-ха, гости у меня редко бывают. Здесь друзей почти не нашлось, детские и институтские мои друзья кто где, кто в Пасадене, в Калифорнии, другой жил в Турции, но погиб, туристов водил в горы. Есть один друг — серб одинокий, штукатур-маляр от бедности, мы с ним одну квартиру делали, но с ним надо пить, а я не могу, а он все равно пьет и всегда плачет, раньше богатый был, вспоминает. Личная судьба не сложилась.

Есть и у жены подружки, но они к нам не любят: ездить далеко, во-первых, да и ей они брезгуют, что она за армянином, во-вторых. Только день рождения и еще какая-то у них дата бывает, окончание института, что ли.

Я очень волосатый, вот какое дело. Как обезьяна.

Раньше думал – землю куплю, дом построю. Сейчас пока не надеюсь, дорого все. С хозяйкой своей поговорил, чтобы она мне половину участка продала, но она тоже плохо ко мне настроена, хотя я ей плачу много, даже слишком. Сдавать могу, говорит, а продать – ни за что, душа к вам не лежит. Она надеется, что армяне тут не навсегда, глупая. Она думает, пройдет время, и мы рассосемся, как утренний туман. Зря так думает.

Я бы сам не жил тут, мне трудно, и детям еще будет трудно, я думаю, а про внуков ничего я еще не думаю. Но мне здесь есть работа, применение, я напряженно живу, интересно, у меня плоды труда, мне некогда лениться, я занят все время. Богу некогда молиться, такой грех.

И жена моя, мой свет в жизни, мой весь мир и вселенная, она не жалуется по большому счету, хотя ей тяжело, она же женщина, то-се надо. Вот хорошо, сейчас кино появилось в Москве, я ее вожу туда, сам сплю, конечно, а она намажется, нарядится – и ей такая радость. Мы даже кофе стали пить после сеанса, чтоб я за рулем не заснул. Кофе, конечно, дрянной, но ей опять радость – свет яркий, музыка, люди. А не как у нас, особенно зимой: собаки гавкают, темень, а дома она одна с дочкой, пока еще мы приедем с работы.

Жена смотрит на меня, обезьяну, когда мы назад едем, улыбается, жмет меня ласково, слова говорит. Чудесный вечер, говорит, спасибо.

Но вот я хочу знать: куда вы без нас, черножопых? Мы рассосемся, у вас кто работать-то будет?