Цивилизация
— Плохо, в Чечне война-то кончилась, ну, настоящая война, так теперь совсем танковый встал. Раньше-то на запасных путях бронетехники! Потом, конечно, после советской-то власти, жизнь отравилась, ничо не было, только когда Грачев в Грозный вошел, тут пошли на ремонт – состав за составом! Когда Путин начинал, тоже много было, а сейчас – с октября денег не видали.
Марина Иванна темная лицом, тучная, к низу расползается совсем уж в грушу, суровая. Она управляет небольшим ржавым колесом обозрения, с которого открывается весьма пасмурный вид на разлившуюся мутную цвета почти что нефти Оку, а дело происходит в городе Муроме Владимирской области Российской Федерации в праздник весны и труда.
У них тут в Муроме работать негде. Про танковый она уж сказала, а еще… ну «Красный луч», текстильный, то стоит, счас вроде работает, а так – все хозяева меняются. Не, ничо себя только рубероидный завод чувствует, да тоже… разе это деньги?
О Муроме следует знать, например, что он 862 года рождения, то есть один из древнейших городов России; что там жили и в один день скончались Петр и Феврония, князь и крестьянская его жена, вылечившая его от страшной болезни и поставившая ему условием излечения женитьбу; а потомки их по сю пору живы во Франции и в день прославления святых приезжают в Муром поклониться мощам предков.
(Заодно уж приведу одну легенду о Февронии. На нее загляделся какой-то посторонний мужчина, когда они вместе плыли на лодке. Заметив это, она сказала ему: «Почерпни воду с одной и другой стороны лодки! Одинакова вода или одна слаще другой?» – «Одинакова», — отвечал тот. «Так и естество женское одинаково, — засмеялась Феврония. — Почему же ты, позабыв свою жену, о чужой помышляешь?»)
А еще в Муроме родился изобретатель телевизора Зворыкин, которым в советское время не гордились, поскольку он эмигрировал в США, а после советского времени как-то стало не до того. В доме отца изобретателя Зворыкина теперь устроен очень познавательный краеведческий музей, где восстановлен купеческий и крестьянский быт разных лет.
Не говоря уж о том, что в Муроме выдающаяся архитектура, в том числе и такая редкая сейчас для России вещь, как хорошо сохранившийся храм XVI века — Козмы и Дамиана.
Именно вокруг этого храма почему-то широко раскинулись продукты жизнедеятельности коренных муромцев и немногочисленных гостей города,— как естественные, так и искусственные, в форме пластиковых бутылок, оберток от ржаных сухарей, пивных банок и иных упаковочных материалов бесконечного срока хранения.
А архитектурно выдающаяся водонапорная башня начала прошлого века постройки имеет в своем теле изумительную кованую винтовую лестницу, поднявшись на которую, всякий может увидеть красоту немыслимую русской природы и даль, подернутую чем полагается.
То есть налицо все признаки, которые могли бы привести город к туристическому процветанию. Паломников возить – раз. Сговориться с какими-нибудь японскими или корейскими производителями, а может, даже с русскими сборщиками — и устроить специальные туры на родину телевизоров — два. Просто поглядеть, как русские люди прежде жили – три. Рыбалка вокруг, охота, природа и прочее.
Конечно, вокруг этого сейчас же возникнет социальное напряжение, эдакое туристическое рабство: местное население будет развращено легкими деньгами и разучится что-либо делать, кроме как служить иностранным и прочим туристам, муромки-красавицы начнут выходить замуж в Нидерланды и Японию, нынешний дед-корзинщик поднимет цену на свои ивовые товары вдесятеро – но и теперь ведь ничего хорошего, пьянство беспробудное, лица светлые только у церковных старух, а так лень и автобусы ходят по городу, будто вынутые из древних могил деревянные гробы: форму вроде держат, но изъедены в труху и хрупки.
Муромцы говорят, ничего им этого не надо, туризма этого. Грязь одна. А все-таки туристы – не то, что танки: если разок заведутся, то потом как тараканы, навсегда. А войны желать родному государству, чтоб было что ремонтировать, за что деньги получать – как-то не с руки.
— Который теперь час? – спросил пожилой желтоватый муромец, поднимаясь от Оки.
— Двадцать минут пятого, — было ответил ему я, но он уже прошел мимо, вверх, и не стал меня слушать.
