Папа и патриарх

Как и многие в России, я плачу о папе Иоанне Павле II. Я переживаю его кончину как личную утрату, и мне искренне жаль католиков, лишившихся такого пастыря: крепкого в вере и ласкового в обращении, полного любви к людям и презрения к собственной немощной плоти. И мне хочется присоединиться к тем миллиардам скорбных и светлых слов, которые сказаны и написаны об Иоанне Павле II.

Но вот что я заметил: множество русских людей, среди которых большинство православные, прощаясь с папой, ставят католического первоиерарха в странную оппозицию к первоиерарху собственной, родной церкви, Русской православной, к патриарху Московскому и всея Руси Алексию II.

Будто находят в их жизни и деятельности принципиальную разницу.

А когда я пытаюсь возражать, говоря, что разницы нет, что оба они – удача и счастье паствы, каждый своей, друзья на меня машут рукой и спрашивают, да можно ли вообще их сравнивать.

Сравнивать мне их и не хочется, да кто я таков, чтобы делать какие бы то ни было выводы о жизни и служении великих пастырей. Я просто гляжу на то, какие перемены произошли в русской православной жизни за последние 15 лет, и удивляюсь.

Вкратце хочу про это повспоминать – не привлекая никаких посторонних источников, из собственных впечатлений.

Ну вот, в 1984 году мы с коммунальным соседом Сергеем (привет тебе, Сергей!) и приятелем Митей по кличке Маркиз отправились в трехдневное путешествие в Вологодскую область, в Кириллов, Ферапонтов и Белозерск. До октябрьского переворота в этих местах были богатые монастыри – Кирилло-Белозерский (там подвизался мой небесный покровитель святой Кирилл Белоезерский), Ферапонтов; по дороге из Кириллова в Белозерск располагалась Нил-Сорская пустынь, место, где спасался святой Нил Сорский, автор суровейшего монастырского устава.

При советской власти это все стало памятниками культуры – кроме пустыни, где расположился интернат для психохроников; в чем нет ничего удивительного, коммунисты часто употребляли монастыри под места заключения для душевнобольных или преступников.

Ясное дело, памятники были в запустении, несмотря даже на то что служили источником, пусть и скудным, свободной валюты: сюда особенно интересующихся русскими древностями иностранцев возили; да, а еще ведь в Ферапонтове чудом сохранились фрески Дионисия! Мы бродили там, как потерянные бараны, не находя себе места; по доброте душевной какая-то музейная женщина пустила нас в запасники, где полностью сохранился иконостас XVI века. Странно смотрелся он в музейном помещении.

От нее я узнал такой интересный факт: в 1930-х годах, когда распространилась идея о том, что надо для повышения урожайности осуществлять снегозадержание на полях, для этих целей в качестве забора использовались в Вологодской области иконы, оторванные в тамошних многочисленных церквях и монастырях. Потом иконки жители потихоньку растащили по домам. Среди них попадались даже совсем древние иконы, и позже, уже в 1960-х, Вологодская область была известна подпольщикам-антикварам как бездонный источник обогащения.

Недели три назад там же, в Кириллове и Ферапонтове, побывала моя мать; судя по ее впечатлениям, да и по отзывам других людей, бывших там чуть раньше, монастыри возродились; там все аккуратно и благолепно.

Знакомый мой года полтора назад посещал и Нил-Сорскую пустынь – и пришел в восторг от того, как она прекрасна. В Вологодской области много монастырей и храмов, рассказывал он после своего паломничества, и все уже так здорово поправились! А надо помнить, что Вологодская область – далеко не самая богатая в России.

Так что уж совсем ничего удивительного нет в том, что Саввино-Сторожевский монастырь в богатом подмосковном Звенигороде на моих глазах стал просто блестеть красотой. А какую отраду глазу представляет Новоиерусалимская обитель, при советской власти стоявшая просто в руинах!

Все это обновление и красота наступают без всякой государственной помощи – ну, точнее говоря, государство помогает церкви тем, что отдает ей все эти бесконечные на русских просторах церковные руины. И глядишь, в самом что ни на есть бедном углу поросшие крапивой и полынью развалины в скорое время становятся чистым храмом. Мой знакомый священник отец Виталий из города Белозерска гораздо чаще держал в руках лопату, чем кадило, но, копая, улыбался так широко и бывал так счастлив, что привлекал к себе паству, как ясное солнышко, и паства его первое время больше вкалывала, чем молилась.

При патриархе Алексии II Русская православная церковь из института, который власть с трудом терпела, из организации, которая должна была отмереть по «естественному ходу событий», превратилась в громадную силу. Верующих людей стало очень много – и это не только те люди, которые при безбожной власти боялись обнаружить себя, но и уверовавшие вновь, сейчас. Статистика есть, что на 2002 год пришелся исторический максимум крещений в России – никогда в ее истории столько людей не сочетовалися со Христом.

Патриарх Алексий II сейчас немощен телом, но крепок в вере и последователен в достижении своих целей. При нем канонизированы тысячи новомучеников, пострадавших за веру при коммунистической власти. Он начал процесс объединения с Зарубежной православной церковью, чего еще пять лет назад даже вообразить себе было нельзя. Наконец, он верный защитник паствы от чуждых влияний, к которым относит и католическое.

На счастье католиков, их церковь не подвергается гонениям; РПЦ получила свободу от безбожной власти менее чем 20 лет назад. Не удивительны ли свершения ее за этот краткий срок?

И какими же странными мне кажутся слова, что-де у нас церковь сейчас слишком уж влияет на власть; а в католических странах разве не так? А в Израиле? И чего такого все-таки плохого в христианстве и в русской церкви, что к их влиянию на власть надо относиться с подозрением?

Алексий II и Иоанн Павел II не встретились при жизни; бескомпромиссные, как все истинные пастыри, они не могли достичь компромисса. Молюсь, чтобы их встреча произошла там, «идеже празднующих глас непрестанный, и неизреченная сладость зрящих Твоего лица доброту неизреченную».