Цивилизация
22 июня 1941 года как-то выпало из перечня наиболее значимых событий отечественной истории (если вообще входило в него). Чего только нет в этом списке социологов – от полета Гагарина до восшествия на престол Путина. На первом месте по значимости, конечно же, День Победы. А вот день начала войны – отсутствует. Больше того,
так сложилось исторически в массовом сознании, подверженном пропагандистским усилиям всех без исключения вождей, что дата 22 июня находится в некоторой конкуренции с датой 9 мая.
Нет, разумеется, никто не умаляет значения Победы как главного события нашей истории и единственной даты, объединяющей нацию. Но какова цена – прежде всего человеческая – этой Победы. Цена, которую заплатила страна по причине неготовности к другой дате – 22 июня.
Самый свежий опрос социологов на тему начала войны датирован июнем прошлого года. В течение нескольких лет респонденты фонда «Общественное мнение» (ФОМ) на вопрос «С каким событием в истории нашей страны связан день 22 июня?», дают примерно одинаковые ответы. 72% отвечают правильно. Число дающих неправильный ответ повысилось за четыре года с 5% до 8%, но и эта цифра находится в рамках социологической погрешности. Стабильно много затрудняющихся с ответом – 20%. Это тревожный признак. Но еще более тревожно то, что в возрастной группе 18—35 лет доля давших правильный ответ — всего 55%, неправильный – 14%, затруднившихся с ответом – 31%.
Вопросы к отечественному историческому образованию, качеству преподавания истории, бойцам, борющимся за введение всякой там «православной культуры», есть? Вопросов нет.
День начала войны и День Победы имеют разную философию. 22 июня – это катастрофа. Причем рукотворная: тут и пакт Молотова-Риббентропа, и уничтожение цвета военного руководства, и неготовность к войне.
9 мая эксплуатировалось всеми вождями в своих политических целях. Для Сталина это была личная победа. Брежнев легитимировал праздником свой режим – Победа все списывала, а «поколение комбатов» было довольно общественным признанием и своим положением в обществе. При Путине власть покрыла себя, в сущности, чужой славой, увлекшись пиаровскими парадами в логике вставания с колен и возрождения Отечества.
9 мая позволило Сталину конвертировать свой позор и животный страх в личный триумф. Правда, с наследием войны, с теми, кто в ней по-настоящему победил, он очень быстро расправился. Война, по точному выражению Юрия Буртина, была временем свободы. С ее окончанием связывали надежды на либерализацию все: от зэков, которые думали, что их освободят после Победы, до тех, кто увидел Европу и уровень тамошней жизни, двигаясь на Запад в полном соответствии с дорожной картой из песенки Утесова. А получили в ответ неслыханное ужесточение режима.
22 июня началось с фразы Сталина (полчетвертого утра): «Это провокационные действия немецких военных, огня не открывать». Советский народ прикрыл корифея всех наук, за что он ему был очень благодарен. На грандиозном приеме в Кремле 24 мая 1945 года в своем тосте он сказал этому народу «спасибо»: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы…» Спустя месяц после тоста за русский народ с его «ясным умом, стойким характером и терпением», на очередном приеме Сталин пил за людей, «у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают винтиками великого государственного механизма, но без которых мы все – маршалы и командующие фронтами и армиями, грубо говоря, ничего не стоим».
Вскоре в Центральном аэродинамическом институте (ЦАГИ) прошла своего рода демонстрация: молодые сотрудники промаршировали по коридору, напевая: «Мы винтики, мы шпунтики». Обошлось без последствий, все-таки учреждение имело соответствующий проводимым работам статус. Особисты искали и автора стихотворения о Сталине, в котором после тоста отца «истерзанный русский народ/ Умиления слезы с восторгом лизал,/ Все грехи отпустив ему наперед». Как выяснилось годы спустя, авторство принадлежало будущему знаменитому философу и писателю Александру Зиновьеву, прошедшему всю войну танкистом, а затем летчиком с 31 боевым вылетом.
После Победы Сталин начал заметать следы, уничтожать память о «поколении 22 июня» и само поколение. Опала маршала Жукова и «дело авиаторов» были только началом.
Жесткая идеологизация политического поля резко контрастировала с «временем свободы», начавшимся после 22 июня, когда бой шел «не ради славы, ради жизни на земле», когда народ защищал свою землю, а не государство и режим. Часть нынешней мифологии войны как раз и сводится к отождествлению государства и страны, что совершенно не соответствует действительности и является совсем уж циничным искажением правды.
Весьма характерный в этом смысле пример – хрестоматийная поэма Александра Твардовского «Василий Теркин. Книга про бойца», где нет ни единого упоминания Сталина, партии и марксизма-ленинизма. И такая книга, между прочим, еще могла получить Сталинскую премию первой степени в 1946 году! Проработки Твардовского начались много позже, когда его стали попрекать «непониманием роли партии».
В общем, «тот самый длинный день в году» (Константин Симонов) стал символом большого горя, но и временной свободы. Победа, отделившись от своего подлинного значения, была использована государством и вождями для оправдания своего существования. А благодарность товарища Сталина русскому народу и прочим «винтикам» была забыта. Как сегодня постепенно уходит память о 22 июня 1941 года.
