Цивилизация
Ветеран КГБ СССР говорит о Солженицыне: «Сами себе тогда делали врагов. Давали разрешение на выезд евреям, добиваясь при этом политических уступок. И что это нам дало? А Солженицын оказался великим человеком и истинным патриотом страны». Словом, надо было евреев не выпускать, а Солженицына оставить, потому что на поверку он был «нашим» человеком — такой кадр просмотрели!
Это почему-то анонимное мнение, появившееся на информационных лентах наряду со стандартными высказываниями о кончине неожиданно обнаружившегося морального авторитета и нравственного ориентира, венчало ритуальный национальный плач по писателю, в котором поучаствовали буквально все политики и общественные деятели.
Интересно, что
в 1970-м, когда КГБ принимал решение о принудительном выдворении Александра Солженицына из СССР, в записке, адресованной лично Леониду Брежневу, министр внутренних дел Николай Щелоков писал: «…надо не публично казнить врагов, а душить их в своих объятиях… за Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его».
Очень похоже на мнение анонима из комитета, крепкого задним умом.
Не удивительно, что в обществе, лишенном персонифицированных нравственных образцов (раньше говорили бы — по инерции, а не в силу понимания общественной роли — об Андрее Сахарове и Дмитрии Лихачеве), предсказуемым образом начался хоровой плач по Солженицыну. Причем публично рыдали и те, кого можно было бы отнести к клану гонителей и давних оппонентов «Солжа». Даже Геннадий Зюганов сокрушался по поводу того, что «демократы» не слушали советов Александра Исаевича.
Характерно, впрочем, что советов этих, которые Солженицын давал как минимум с сентября 1990 года, начиная с «Как нам обустроить Россию», не слушал никто. С ним встречался Борис Ельцин, но демократическую власть Солженицын считал разрушительной. С ним встречался Владимир Путин, и если была у режима последних восьми лет какая-либо метафизическая основа в жанре наивных псевдонародных мудрствований, то ею оказывались высказывания Александра Исаевича в поддержку президента. Впрочем,
к размышлениям писателя власть относилась прагматично: поднимая их на свое знамя, делая на Солженицыне пиар, она ни в коем случае не собиралась реализовывать его рекомендации.
Впрочем, они и так были нереализуемы.
Реальная роль Солженицына на российской общественной сцене была двойственной. С одной стороны, выдающийся писатель, только два произведения которого — «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ» — подорвали фундамент советского коммунизма. С другой — публицист-проповедник крайне правого толка. Эти две ипостаси устроили всех, кто поучаствовал в общенациональном плаче, напоминавшем конкурс на самый прочувствованный тост или некролог.
Так сложилось исторически, что личные политические убеждения Солженицына безотносительно достоинств его литературных произведений совпали с путинским идеологическим мейнстримом — антилиберализмом, антизападничеством, национализмом. Этих взглядов Александр Исаевич придерживался давно и последовательно, еще в те времена, когда его нынешние плакальщики только-только обучались в школах КГБ. Не сегодня, а
тридцать и сорок лет тому назад было сказано Солженицыным, что авторитаризм — «сносная для жизни людей» форма правления, парламентаризм — «пассивная подражательность Западу», что Запад «захлебнулся от всех видов свобод», что русский народ «редеющий», подвергнутый «миллионному вымиранию».
Потом, уже в 1990-е, это естественным образом дополнялось словами об «упадке нравов на Западе», о России, превратившейся в «пиратское государство под демократическим флагом», об утраченном величии страны. В этом обнаруживалась известная непоследовательность: человек, разгромивший образованный слой СССР в знаменитой «Образованщине» («А ну-ка, потеряли бы мы завтра половину НИИ, самых важных и секретных, — пресеклась бы наука? Нет»), вдруг начинал скорбеть по ее униженному состоянию при новом режиме («Никогда еще наука не была откинута в таком небрежении и нищете»).
Именно эта часть творчества Солженицына более всего устраивала и устраивает власть. Не его проза, а его публицистика. Не антисталинизм, а крайне правый консерватизм.
В хоре плакальщиков читалось требуемое политическим этикетом восхищение мировоззрением Солженицына. Но не «Архипелагом», которого 90 процентов скорбящих не читали, а интервью и статьями последних лет.
Таким же образом недавно поднимался на щит философ Иван Ильин, которого разобрали на цитаты Владимир Путин и Никита Михалков. Только цитировали его жутковатую, пропитанную крайним русским национализмом публицистику эмигрантских лет, а отнюдь не философские работы о Гегеле.
Плач по Солженицыну превратился в пиар-кампанию тех, кто публично рыдал.
Право, Александр Исаевич Солженицын, великий писатель, заслуживает другого оплакивания.
