Цивилизация
По окончании нефтяной баталии с Минском министр экономического развития и торговли РФ Герман Греф отрапортовал, что Россия завершила формирование рыночной среды по периметру своих границ. А президент Путин подчеркнул, что грядущая интеграция возможна исключительно на рыночной основе. Возразить нечего, ибо нерыночные формы интеграции мы уже пробовали и успеха не добились.
При правильной постановке информационно-пропагандистской работы эпоха масштабного субсидирования Россией экономик соседних государств могла бы стать примером беспрецедентного великодушия.
Льготный режим пришелся на время становления бывших союзных республик в качестве независимых государств, так что Кремль вправе претендовать на лавры созидателя чужих суверенитетов. Это все, впрочем, в теории, ибо на практике и многолетние получатели помощи, и их патроны на Западе решительно отказывают Москве в том, что она сыграла хоть сколько-нибудь позитивную роль в судьбе постсоветских государств. Зато везде, где только можно, охотно усматриваются имперские устремления.
Россия проявляла щедрость не по доброте душевной. Во-первых, притворная лояльность соседей в обмен на экономические преференции тешила самолюбие кремлевских начальников, ощущавших себя властелинами всего бывшего СССР. Во-вторых, имело место неадекватное восприятие процессов, проходящих на постсоветском пространстве и, соответственно, ошибочная оценка долгосрочных интересов России. И, наконец, фактор, наверное, самый весомый: чем менее рыночными были взаимоотношения, тем большие возможности обогащения открывались перед теми, кто их курировал.
Столь сомнительная мотивация Москвы не отменяет факта, что элитам стран СНГ щадящий режим был обеспечен почти на полтора десятилетия. И если они не воспользовались данной ситуацией для развития своих государств, то пусть упрекнут прежде всего себя.
Данный период остался в прошлом, и ничто более не способно поколебать приверженность России принципу рентабельности.
Что же ожидает постсоветское пространство, и какая интеграция будет построена на наконец-то обретенном рыночном фундаменте? Рискну сказать, что никакая. Нет, не фундамент плох, а страны, расположенные в данной части планеты, ни к какой интеграции не готовы. А в первую очередь к ней не готова сама Россия.
Будем откровенны: говоря об интеграции, Москва всегда имеет в виду такую форму взаимодействия, в которой она будет безоговорочно доминировать. При этом отнюдь не обязательно, что всем остальным эта форма невыгодна. Но определять параметры Россия намерена самостоятельно, а точку зрения партнеров можно принять во внимание, а можно и не принять.
В восприятии Москвой интеграционных процессов с соседними странами находят зеркальное отражение отношения России и ЕС.
С самого начала контактов между Российской Федерацией и Европейским союзом речь шла об «интеграции». Под ней понималось приближение России к европейской политико-правовой и социальной модели, иными словами процесс односторонний. Сближение законодательств (а оно подразумевает движение российского свода законов к европейскому, а не наоборот) и сегодня формально остается краеугольным камнем отношений, духом «гармонизации» пронизаны дорожные карты четырех «общих пространств» России и ЕС, принятые в 2005 году.
В реальности, однако, российское толкование интеграции кардинальным образом изменилось. Москва теперь понимает под ней согласование и размен интересов (например, в форме обмена активами), что заведомо должно носить обоюдный и равноправный характер. Поскольку слово (интеграция) одно и то же, а содержание принципиально различное, между Россией и ЕС углубляется непонимание.
Евросоюз вообще с трудом воспринимает формат, который не базируется на презумпции его заведомой и полной правоты.
Так вот, в контактах с бывшими союзными республиками Москва выступает примерно с тех же позиций, как ЕС в отношении России. Москва, правда, в отличие от Брюсселя, слава богу, не настаивает на своем абсолютном моральном превосходстве, но считает собственные интересы неоспоримым приоритетом. Подобный подход вызывает особенно болезненную реакцию соседей. Они, во-первых, продолжают подозревать Россию в латентном реваншизме, во-вторых, еще не до конца уверены в устойчивости собственного суверенитета.
Серьезная интеграция вообще предполагает способность стран, в ней участвующих, производить разного рода операции с собственным суверенитетом.
Речь при этом совершенно необязательно должна идти о его ограничении: вопреки расхожему представлению архитекторы европейской интеграции всегда говорили не об ограничении, а об объединении суверенитетов. Однако для стран, которые только что ощутили себя полноценными государствами, недопустимы никакие действия с этим обретенным сокровищем. Речь при этом идет о формальном суверенитете, поскольку на деле многие постсоветские республики слабы и крайне зависимы от внешних сил. Но эта теневая зависимость их политические элиты не смущает, в отличие от ситуации, при которой в рамках некоего интеграционного объединения им придется декларировать наличие внешних ограничителей.
Европейская интеграция удалась пять с лишним десятилетий назад еще и потому, что три участника шестерки, стоявшей у истоков Европейского сообщества (Франция, Германия, Италия), были сопоставимы по своим потенциалам. На постсоветском пространстве ничего подобного нет — Россия несоизмерима ни с кем. Теоретически интеграция возможна только в том случае (едва ли для нас желательном), если разрыв между Российской Федерацией и соседними государствами будет сокращаться. Иными словами, Россия будет отставать в своем развитии, а, например, Казахстан — настигать ее опережающими темпами.
Противоположный сценарий — Россия усиливается настолько, что оказывается в состоянии безраздельно доминировать. Но в этом случае интеграционные начинания, исходящие из Москвы, будут восприниматься особенно настороженно. Примером такого рода может служить пробуксовывание идеи Вашингтона о создании Панамериканской зоны свободной торговли, которая охватывала бы обе Америки: на юге континента в ней усматривают форму экспансии Соединенных Штатов.
Так что собрать могучий блок у России не получится. Утешением может послужить только то, что это не удастся никому.
На постсоветском геополитическом пространстве не складываются никакие серьезные альянсы — не только про-, но и антироссийские.
Попытки разного рода объединений — ГУАМ, Содружество демократического выбора, Центральноазиатский союз — как правило, ограничиваются широковещательными заявлениями и риторикой разного толка. Как только дело доходит до реальных интересов, выясняется, что идти на уступки ради партнеров никто не готов. Более того, всякий лидер, взаимодействуя с коллегами из соседних стран, постоянно ждет подвоха и опасается, что его обманут. Возможно, это происходит потому, что все они друг друга слишком хорошо знают.
