Люстрация прошлого

Спустя пятнадцать лет после крушения «народной власти» по Центральной Европе вновь гуляет призрак коммунистических спецслужб.

Почти все из бывших сателлитов Москвы (а заодно и три из бывших республик СССР) уже состоят и в Европейском союзе, и в НАТО, так что с прошлым вроде бы полностью покончено. Тем не менее то в одной, то в другой стране вспыхивает шум вокруг принадлежности публичных (или не очень) граждан к спецслужбам советской эпохи. Постоянно лихорадит, например, Литву. В Польше же общественность взбудоражена сразу двумя громкими скандалами.

Сначала после процесса, тянувшегося несколько лет, виновным в сокрытии сотрудничества с госбезопасностью ПНР признан один из наиболее весомых политиков страны — бывший премьер и маршал сейма Юзеф Олексы. А затем по интернету пошел гулять украденный из компьютера Института национальной памяти так называемый «список Вильдштейна» — огромный, на 240 тыс. фамилий, перечень людей, являвшихся секретными сотрудниками КГБ или кандидатами на разработку. Все они перечислены по алфавиту, и определить, кто относится к первой, а кто ко второй категории, невозможно. В результате опорочены десятки тысячи граждан, даже и не предполагавшие, что могут состоять в каких-то списках. Раздобывший список журналист газеты «Жечьпосполита» Бронислав Вильдштейн был уволен, причем одна часть поляков посчитала его провокатором, другая — страдальцем за правду.

Наконец, на Украине, только что влившейся в ряды «освободившихся от советского наследия», уже появился собственный законопроект о люстрации по образцу тех, что были в свое время приняты в большинстве стран Центральной и Восточной Европы. Правда, пока речь идет о пособниках режима Кучмы, но если последовательно двигаться по этому пути, то периодом 1994–2004 дело вряд ли ограничится.

Лично я, хоть и с некоторыми колебаниями, отношу себя к числу противников люстрации.

Тому есть несколько причин. Во-первых, задним числом легко клеймить и осуждать тех, кто жил в совершенно иной ситуации и даже вообразить не мог, что монолит когда-нибудь даст трещину и просто рассыплется в прах. Люди, сильные духом и способные на сопротивление в условиях настоящей диктатуры, вызывают безмерное уважение, но их поведение едва ли может являться правилом: правило — это как раз адаптация и попытки выжить, даже ценой компромиссов с собственной совестью, остальное — исключение.

Во-вторых, даже при самом жутком тираническом режиме спецслужбы занимаются не только подавлением и репрессиями, значительная часть их сотрудников выполняет работу, необходимую для существования любого государства. Скопом записывать всех в прислужники палачей — попросту несправедливо.

В-третьих, велика возможность того, что механизм люстрации превратится в инструмент сведения личных счетов и политической борьбы. Примеров такого рода достаточно и в тех государствах, где люстрация была проведена на протяжении 90-х годов. Тем более трудно предугадать применение этого механизма на отечественной почве с присущим нам уровнем правовой и политической морали.

Наконец, в-четвертых, спецслужбы коммунистических государств, естественно, действовали по тем же правилам, что и остальные госучреждения. У них тоже были планы и необходимость отчитываться по взятым обязательствам. Это наверняка вело, как и в прочих сферах деятельности, к дутым цифрам и припискам. Иными словами, невинную беседу, не увенчавшуюся никаким результатом, доблестные сотрудники невидимого фронта вполне могли записать в собственный актив и отчитаться об успешном контакте с «информатором». Поди потом докажи, что подобный рапорт в архиве — бюрократическая липа.

В общем, с точки зрения общественного спокойствия и даже восстановления исторической справедливости люстрация — вещь сомнительная, издержки могут быть велики.

Однако существует другая сторона данного явления, крайне важная для развития нации. Это вопрос об отношении к собственному прошлому.

Люстрация — акт подведения черты под неким историческим периодом, с которым государство более не хочет ассоциироваться и в котором не желает черпать вдохновение при строительстве некоей новой модели своего устройства. В каком-то смысле это возможность сбросить негативное бремя прошлого, избавиться от шлейфа ответственности. Конечно, это не значит, что после подобной процедуры политику можно начать совсем с чистого листа, но, по крайней мере, можно стереть с него некоторые из наиболее корявых каракуль. В противном случае мы можем получить ситуацию, когда прошлое будет цепляться за настоящее, пролезая во все имеющиеся щели и тормозя процесс нормального развития.

Как и большинству россиян, семьи которых потеряли близких в войне против нацизма, мне обидно и неприятно все то, что разворачивается в Европе вокруг предстоящего празднования годовщины победы. Можно, конечно, сваливать политическую возню на разного рода убежденных русофобов в Восточной Европе или мыслителей-златоустов наподобие мадам Вике-Фрейберга, которая имеет шанс войти в анналы в обнимку со своей воблой и водкой. Однако главная проблема, к несчастью, в другом.

Российское общество так и не отмежевалось от сталинизма, не смогло для себя отделить подвиг народа-победителя от роли в войне и послевоенном устройстве мира циничного диктатора. Что же теперь удивляться, что другие тоже не отделяют одно от другого?

Когда в конце 80-х годов волна гласности выплеснула на ошарашенное советское общество неотредактированную цензурой правду о сталинском режиме, казалось, что этой прививки хватит, чтобы навсегда избавиться от иллюзий и мифов в отношении хотя бы данного исторического персонажа. Оказалось, ничего подобного. Сталин снова с нами — то как герой сериалов, то как потенциальный участник юбилейной скульптурной группы, то как пример противоречивого, но, безусловно, крупного национального лидера в выступлении того или иного облеченного властью деятеля... Россия не хочет дистанцироваться от наследия сталинизма, не видит в нем, особенно, кстати, в его внешнеполитической составляющей, ничего страшного или постыдного и хотела бы записать его в пантеон под названием «Все это — наша великая история».

Все это действительно наша история. И от нее не нужно (да и не получится) отказываться. Но если этой истории не дать адекватную оценку, то она, во-первых, все время норовит себя воспроизвести, а во-вторых, переносит на действующую власть ответственность за то, что делали ее предшественники. Отсутствие на праздновании 60-летия победы лидеров стран Балтии или каких-то из государств Центральной Европы не станет для нас катастрофой. Катастрофой будет другое — если Россия и в XXI веке будет апеллировать к наиболее мрачным страницам века XX, пытаясь увидеть в них достойные подражания образцы.