Цивилизация
Несколько лет назад бывший госсекретарь США Мадлен Олбрайт, оценивая место Соединенных Штатов в международной системе, назвала Америку «необходимой силой». Имелось в виду следующее: роль единственной сверхдержавы настолько велика, что ни одна мало-мальски серьезная проблема не может решиться без ее участия. Более того, если этой силы не станет, то мир столкнется с большими сложностями.
Сегодня достаточно неожиданно «необходимой силой» оказалась Россия. Что открывает дополнительные возможности, но одновременно таит и новые угрозы.
Еще полгода назад позиции России на международной арене трудно было описать в оптимистических выражениях. Серия тяжелых поражений на постсоветском пространстве (Молдавия, Грузия, Украина), резкое ухудшение внешнего имиджа (дело ЮКОСа, маргинализация либеральных сил, авторитарная направленность внутренней политики, нарастание противоречий в трактовках советской истории), наконец, бессилие перед лицом терроризма — все это вызывало явно депрессивное состояние российского руководства и стимулировало негативное восприятие перспектив страны вовне. Создавалось впечатление, что весь позитивный международный капитал, накопленный в первые годы правления Владимира Путина, просто улетучился. Выводы некоторых западных и российских аналитиков о том, что дни нынешнего режима сочтены, стали естественным следствием сложившейся психологической атмосферы.
Сегодня ситуация иная. Нет, Россия осталась той же, критика в ее адрес за недемократичность и нарушение прав человека звучит, как и раньше, обвинения в наездах на соседей не затихают, избирательное применение законодательства беспокоит иностранных инвесторов, а механизм и методы принятия решений в российском руководстве по-прежнему вызывают недоумение.
Но в неожиданно выгодном для Москвы направлении изменился окружающий мир. И речь не только о беспрецедентно благоприятной нефтяной конъюнктуре, которая, конечно, является важнейшим фактором.
Во-первых, авторитет США как мирового лидера пошатнулся. И дело даже не в Ираке, хотя ход событий там наглядно свидетельствует об ограниченности американского потенциала. Выяснилось, что безусловное глобальное доминирование Соединенных Штатов не означает ни их способности эффективно решать насущные международные проблемы, ни готовности брать на себя всю полноту ответственности. Америке хватает сил и влияния запустить серьезные процессы, но управление ими дается с очень большим трудом. Надежды же на «невидимую руку демократии», которая сама все расставит по местам, оказались сильно преувеличенными. Внутриамериканские проблемы, проявившиеся в связи с разрушительными ураганами на юге страны, также не добавляют Вашингтону уверенности.
Во-вторых, рассуждения о подъеме Китая и перемещении центра мировой политики в Азию перешли из умозрительной в практическую плоскость. Присутствие Пекина на международной арене за последние месяцы стало очевидным, что повлечет за собой серьезные перемены всего баланса в ближайшем будущем.
В-третьих, провис Европейский союз. Целая серия событий весны--осени 2005 года (референдумы во Франции и Голландии, бюджетный кризис, фактическое сворачивание дальнейшего расширения, теперь еще и выборы в Германии, по результатам которых страна получит слабое правительство) погрузила единую Европу в состояние внутренней сумятицы, на преодоление которой уйдет несколько лет. Кризис носит концептуальный характер — в каком направлении будет далее развиваться сообщество.
Наконец, в-четвертых, на постсоветском пространстве спадает эйфория: революции закончились, а проблемы частью остались, частью усугубились. Причем решать их большого количества желающих из числа бывших или нынешних патронов экс-республик СССР не наблюдается.
В подобной ситуации оказалось, что Россия теперь опять всем понадобилась. Прежде всего, конечно, как огромный сырьевой резервуар — конкуренция за установление долгосрочных энергетических отношений с Москвой постепенно набирает обороты.
И если для Китая или ЕС принципиальным является вопрос получения российского сырья, то первоочередная задача США и Японии — не допустить продажи его тому самому Китаю.
Кремлю это создает возможности для маневра. Не только экономического, но и, как показали российско-китайские учения, военно-политического. А этот аргумент пока никто не отменял, во всяком случае, в Соединенных Штатах такого рода сигналы хорошо понимают.
Однако помимо сырья есть еще и ощущение общей нестабильности, которое заставляет поумерить идеологический пыл, будь то продвижение демократии или распространение европейских ценностей, и искать пути решения глобальных проблем.
В этой ситуации Россия, если она, конечно, не ведет себя откровенно агрессивно и не представляет угрозы, становится «необходимым» партнером.
Ведь что, например, делать в Центральной Азии, не знает никто — ни Вашингтон, ни Брюссель. (Москва, впрочем, тоже, но у нее хотя бы опыт больше.)
В Кремле это, без сомнения, чувствуют — паника полугодичной давности сменилась если не уверенностью в себе, то, по крайней мере, относительным спокойствием. Одной из его составляющих является принятое, судя по всему, решение о том, что манипуляций с целью продлить пребывание за зубчатыми стенами нынешнего главы государства производиться не будет. А любой другой вариант, в том числе и с управляемой передачей власти, в текущей мировой ситуации внешними партнерами, по всей видимости, будет принят.
Символом «примирения» Москвы с развитым миром призвано стать председательство России в «большой восьмерке» в будущем году.
Если пару месяцев назад голоса противников проведения саммита мировой элиты в Санкт-Петербурге звучали очень громко, особенно в США, сегодня эта тема отошла на второй план.
Россия усердно готовится к знаменательному событию, вырабатывая повестку дня (энергобезопасность, демография, развитие отстающих), которая закрепила бы за ней позицию ответственной, хотя и отличной от других части глобальной элиты. И можно предположить, что этот саммит, который должен стать кульминацией всего путинского президентства, пройдет на уровне. (В организации мероприятий вселенского масштаба Россия в последние годы поднаторела.)
Однако описанное положение вещей чревато тем, что можно назвать политической «голландской болезнью». Подобный недуг в экономике приводит к тому, что страна не справляется с обилием поступающих от благоприятной конъюнктуры доходов, а способность к разумному экономическому курсу стремительно убывает.
Из статуса «необходимой страны» можно извлечь немалую пользу, но это требует особенно точной и расчетливой внешней политики.
В противном случае политическая голландская болезнь грозит тем же, чем и экономическая — деформацией всей модели, разбазариванием упавшей с неба манны и жестоким отрезвлением в тот момент, когда внешняя конъюнктура меняется.
