Цивилизация
Раз в год, раз в одно мгновенье, сердце человека вдруг сожмется двенадцать раз, запоют в голове соловьи, застучат в буфете вилки, ужаснется печень, и вечная полночь войдет в город Петропавловск-Камчатский. Не знаю, по волшебству ли, или по злому умыслу, но все, что живет на Земле в этот момент, все, что движется по ней, стоит, лежит или просто валяется без толку, все это вдруг расстается тогда со своим прошлым. Все это вдруг как-то странно вздрагивает, хмелеет, соединяется, рассыпается на миллионы хрустальных звоночков, блюет, краснеет, сходится снова, кружится, и теряет прежний смысл. Обалдевшее, помятое, беспамятное, все оно подходит к границе, где больше нет настоящего, а одно только будущее. Границе, за которой начинается великий русский Новый год.
Нет на свете радости повсеместней и всеобщей. Всякая травинка вялая, всякая пакость отвратительная, всякая девушка с перманентом, хоккеист в каске, моряк с биноклем, хлеб с маслом, человек с ружьем, в огороде бузина и в Киеве дядька — всяк приступает к торжеству. У всех — праздник. У всех — новая жизнь. Праздник у колбасы. Целый год лежала она на витрине в мясном отделе, как в плену. Ленивые окорока окружали ее, глупые вертлявые сосиски, завистливые паштеты, злые языки. Никто не ценил простушку-колбасу. А вот, поди ж ты, пробил и ее час. Айда валяться по тарелкам, падать в салат, носиться колбасой.
Праздник у мандаринов. Раз в год сбрасывают они шкурки, покрытые целлюлитом. Раз в год дается им избавление от недуга, от которого не бывает спасения, один сумасшедший дом. Праздник у грибков на ногах. Не ходят они на работу, не преют понапрасну ради скромной зарплаты. Едут теперь они в Испанию, скользить с горы, или в Тулу к родным, подраться и поспать. Сидят поначалу под праздничным столом, а потом захмелеют и пустятся в пляс.
У Чубайса праздник. Превращается он в елку игольчатую, хвойную. Плачет поначалу, конечно, от домашнего-то тепла, но потом ничего, привыкает. Далекие громоздкие машины вращают для него вал, шлют ему злые электрические токи, а он пропускает их через себя и покрывается гирляндами мерцающих огней. Ай, как красиво! Оно, конечно, все денег стоит, все кусается, все не как у людей. Оно ведь раньше и амперы были посильней, и ватты помягче, и засунешь чего в розетку, так оно заискрит, конечно, почернеет, но хоть слово доброе скажет. А нынче-то, что ни засунь, все матом, матом.
У Ленина праздник. Ночью, под Новый год выпускают старика из мавзолея погулять, подышать свежим воздухом. Стоит он вместе со всеми, смотрит на часы Спасские, слушает колокол. Голова кудрявая, к руке санки привязаны, в глазах — озорные огоньки. Накатается за волшебную ночь, а утром назад, на работу.
Праздник и у Путина, президента. Является он своему народу через телевизор. Долгими ночами ждет этого президент, не спит, ворочается. Вот, кажется, ударился бы об пол, обратился в жужелицу, и полетел, полетел... Над лугами, озерами летел бы, облетел каждую хату, всякого россиянина, всех обласкал бы, спросил, что к чему, который час, какой индекс, рост и вес. Всех переименовал бы и записал в блокнот, чтоб не забыть. Вот так и витал бы, казалось бы, всю жизнь, но нет вот, нельзя, не пускают государственные заботы. И только в Новый год — о, чудо! — президент может принять человеческое обличье и войти в каждый дом.
Праздник у милиционеров — они переодеваются в Дедов Морозов. Праздник у спичек и зажигалок — душа их горит. Праздник у стульев — они мечутся по дому, уходят к соседям и падают потом, как подкошенные. Да и у проктолога чем не праздник? Весь год он смотрит в чужие задницы, а тут вдруг поднимет глаза к небу и видит — висит там громадная нечеловеческая жопа. А это не жопа вовсе, а луна, таинственное явление природы, доступное всякому, но непостижимое уму.
Такой вот это праздник, русский Новый год. Миг, когда все на свете сливается в едином порыве и, смеясь, расстается со своим прошлым. Временем, когда все оно было просто милиционером, мандарином и колбасой, но теперь уже не будет этим никогда. По крайней мере, до рассвета. До поры, пока сердце еще сжимается двенадцать раз, пока поют в голове соловьи, пока стучат в буфете вилки, и вечная полночь входит в город Петропавловск-Камчатский.
