Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Испытатель естества

Жизнь и творчество Льва Толстого (мало у кого личный опыт бытия так близко, порой до неразличимости, совпадал с литературным) были посвящены утверждению человекоцентричной цивилизации. «Человек есть мера всех вещей» — максима Протагора стала эпиграфом к судьбе и текстам Льва Николаевича. А российское государство после двух революций и двух распадов страны, случившихся за календарный век, остается принципиально античеловеческим, обнуляющим отдельного человека, сводящим его к функции подсобного стройматериала очередной «могучей империи».

Лев Толстой пришел к проповеди самосовершенствования человека и ненасильственного сопротивления злу. А российское государство базировалось и базируется на насилии и категорическом отрицании значения нравственной созидательной воли отдельных людей.

Лев Толстой оказался одним из главных естествоиспытателей (точнее, так: испытателей человеческого естества) в российской истории. На своем 82-летнем земном пути он перепробовал столько всего разного и с такой степенью искренней увлеченности, что сама его личная судьба, не напиши он ни строчки, уже могла бы дать значительный отсвет на суть человеческой жизни как таковой. Избалованный ребенок — дитя одной из самых знатных семей империи, рефлексирующий подросток, светский лев, наслаждающийся жизнью богач, храбрый солдат, примерный семьянин, отрицатель семьи как таковой, искатель универсального способа улучшения человека и миропорядка, школьный учитель, сознательный бедняк, почти атеист, заурядный православный христианин, пламенный критик церкви. Он даже успел побывать переписчиком во время очередной переписи населения. Благодаря грандиозной и каждодневной внутренней работе над собой, не угасавшим поискам ответов на «последние», эсхатологические вопросы бытия, к концу жизни Лев Толстой оказался государством в государстве, императором собственной духовной империи, создателем собственной религии, отлученным от церкви, которой он принадлежал от рождения.

Он едва ли не единственный российский писатель и мыслитель, не просто ментально разошедшийся с бесчеловечным государством, но и создавший параллельный мир, вполне соизмеримый по влиянию на умы с самой «официальной» Российской империей.

При этом у него практически не было отвлеченных, измышленных, чисто художественных, литературных или религиозно-философских текстов. Все они были продиктованы его мыслями в данный момент времени, личным отношением к актуальным проблемам страны. Он строил свой мир, не отгораживаясь от существующего, искал высшую гармонию бытия, честно и прямо смотря в глаза низменной дисгармонии текущей жизни. Поэтому между «Анной Карениной» как художественным манифестом в поддержку взаимного права супругов на развод в разгар борьбы за то, чтобы узаконить разводы в России, или «Исповедью», «Крейцеровой сонатой», программным для учения Толстого трактатом «В чем моя вера?» нет принципиальной разницы. Это одинаково концентрированные, искренние, предельные выражения внутренней работы души выдающейся личности. Неоднократно меняя по ходу жизни убеждения, проживая диаметрально противоположные отрезки, Лев Толстой оставался удивительно цельным и последовательным человеком.

В отличие от других самых известных в мире русских литераторов Толстой оказал и продолжает оказывать влияние на людей не только собственно литературными произведениями, но также своей философией и собственным жизненным путем.

У Достоевского с Чеховым ни их личные биографии, ни остающийся в сухом остатке всего корпуса их текстов философский экстракт не имеют такого значения для поисков сегодняшними людьми смысла жизни и максимально возможного справедливого миропорядка, как сами произведения.

Не думаю, что у всех без исключения читателей Толстого, у тех, кому полюбятся его главные литературные шедевры (на мой вкус, это прежде всего «Смерть Ивана Ильича», «Война и мир», «Крейцерова соната»), или у тех, кому окажутся близки его религиозно-философские трактаты, их чтение вызовет просветление или проблеск стратегического оптимизма, примирения с мерзостями жизни и неизбежностью смерти. Но не почувствовать масштаб исканий, в принципе доступный человеку, не увидеть в любом из этих текстов великую попытку рассмотреть человеческое существо во всей его непонятности, сложности, противоречивости, противостоянии миру и растворении в нем невозможно.

В этом смысле Лев Толстой, конечно, никакое не зеркало русской революции — тут Владимир Ильич явно погорячился. Он зеркало внутреннего мира человека, глубин и высот его души, пороков и просветлений. Своей судьбой и своими текстами он в некотором смысле оправдал само существование человека и человечества. Увы, российской власти факт существования людей по-прежнему не кажется не просто ключевым для устройства страны, но даже и просто важным. Спустя 100 лет после своей смерти Лев Толстой напоминает нам: мы прежде всего смертные, страдающие, уникальные, странные, беззащитные люди. И это наше всеобщее равенство перед неотвратимым уже достаточный повод, чтобы не множить насилие в мире.