Вниз по Манхэттену

Я, кажется, ошибался. Я, кажется, ошибался, когда говорил, что причина терроризма в бедности народов, населяющих Азию и Африку.

Я сейчас сижу в Нью-Йорке и должен сказать, что город этот мне ужасно не нравится. Нет, дело не в небоскребах. Небоскребы мне в общем нравятся. Они такие высокие и такие сверкающие на солнце. Мне нравится Бродвей с этими театральными рекламами, огнями и билетными спекулянтами. Мне нравится Центральный парк с огромными лужайками, красивым озером посередине и мостиками, перекинутыми через прорезающую парк не помню какую по счету улицу. Мне нравится смотреть на то, как сливаются Гудзон и Ист Ривер. Мне нравится Статуя Свободы. Это очень красивое место. Мне только не нравится, что все люди в Нью-Йорке одинаковые
Вы, наверное, подумали, что я сумасшедший. Нет, я не сумасшедший. Я вижу, что портье у меня в гостинице мексиканец, а девушка его вообще разговаривает на неизвестном мне языке. Я понимаю, что метрдотелем в ресторане, где я обедаю, трудится прекрасная девушка ирландского происхождения. Я вижу, что бармен в кафе напротив — афроамериканец. Я понимаю, что газетами на углу торгует араб. Я, честное слово, не идиот, мне что-то подсказывает, что таксист, который везет меня в даун-таун, одет в чалму, потому что он сикх. Я понимаю. Мне только не нравится, что все они при этом американцы.

По американскому телевизору показывают ролик социальной рекламы. Там дети разных народов с гордостью говорят в кадр: «Я американец!»

Президент Буш тоже говорит, что весь этот разноязыкий Вавилон безусловно объединяется признаваемыми всеми ценностями свободы, демократии и прав человека. Мулла Омар, правда, поправляет Буша в том смысле, что еще одной безусловной ценностью для американцев являются деньги. Да Буш, в общем-то, и не спорит с этим.

Но вот удивительное наблюдение. Я еду вниз по Манхэттену. От взорванных небоскребов в Гарлем. Это огромное расстояние, как, скажем от центра Москвы до кольцевой дороги. Мне надо заехать в несколько разных мест. И удивительно, какие же все эти места одинаковые.

Чайна-таун совсем не похож на Китай. Это просто такой кусок Манхэттена, где все вывески на ресторанах дублированы по-китайски. Маленькая Италия не похоже на Италию. Здесь днем с огнем не найдешь приличных макарон или пиццы. Хотя, вообще-то, пицца в Америке — это еда номер два после гамбургера. Гринвич Виледж не похож на интеллигентский и либеральный район, какими бывают интеллигентские и либеральные районы в Европе. Все тот же Нью-Йорк, все те же пересекающиеся под прямым углом авеню и улицы. Только там, где взорвалось,— побогаче, а там, где не взорвалось,— победнее. Даже Гарлем не слишком отличается от всего остального. Во всяком случае, не так отличается, как Орехово-Борисово от Патриарших прудов.

Я еду по этому городу, населенному совершенно разными людьми, и думаю, что, наверное, напрасно они так стараются стать одинаковыми.

Я думаю, что настоящая толерантность в том и заключается, чтобы позволить соседу не разделять идеалы свободы, демократии и прав человека.

Для верующего, например, свобода может быть оскорбительна, потому что он убежден, что на все воля Аллаха, а стало быть, свобода невозможна и хотеть ее можно только по наущению лукавого.

Для монархиста демократия подрывает устои, и, наверное, нет ничего неприятнее, чем смотреть, как бог знает какой сброд весело шагает выбирать бог знает какого мерзавца, который завтра станет управлять мною без всякого на то наследного, то есть от Бога приобретенного права.

Права человека... Права человека... Странно ведь получается, что вся Америка, как следует из надписи на долларе, официально верит в Бога, и при этом права человека продаются в книжном магазине, а у Бога никаких прав нет, кроме конечного права плюнуть на все и устроить Страшный суд.

Это ведь довольно легко разным людям жить, разделяя одни и те же идеалы. Очень трудно зато, если сосед у тебя славный парень, но не любит свободу или отказывается признавать демократически избранного мэра.

Мне не нравится Америка. Я люблю такие города, чтобы в них были площади и посреди площади церковь. Или мечеть. Или, там, пагода. Мне не нравится, когда города нарезаны, как пирог. И я теперь думаю, что террористы не любят нас за то, что мы хотим сделать их счастливыми и свободными. Они считают свободу злом и счастье понимают совсем не так, как мы.