Урок мужества

О ужас! Дети идут в школу. Это же как в армии. Как жить в казарме, по волчьим законам, устанавливающим право сильного. Вот мне уже тридцать один год, а я до cих пор никак не могу забыть свои счетные палочки из первого класса. Мне их подарила мама. Они были деревянные и какие-то теплые в отличие от бездушных пластмассовых палочек. А я учился в спецшколе №60 в Собиновском переулке. И вместе со мной учились дети из правительственного дома, что на улице Грановского. Дети палачей и сами были палачами. Как-то раз они увидели, что, случайно сломав одну из своих счетных палочек, я заплакал. Это ведь был мамин подарок.
       Тогда дети из правительственного дома поймали меня впятером. И четверо держали. А один ломал перед моим носом все мои палочки по очереди. Но я уже не плакал. Дети из правительственного дома научили меня не плакать. Одному из них я всадил потом в буфете вилку в задницу, так что брызнула кровь. Другому сбросил на голову из окна портфель, груженный книгами. Третьего просто отколошматил в честном бою. А четвертый и пятый, увидев такое дело, упросили родителей забрать их из школы №60 и отдать в другую школу, где учились только высокопоставленные дети, то есть только дети мерзавцев и сами мерзавцы.
       Спросите меня, чему я научился в школе. Я не помню ни физики, ни химии, ни дурацких завываний учителя словесности по поводу романа Горького «Мать». Из горького я помню только череду горьких обид и не приносящую никакого облегчения месть.
       Удивится ли теперь кто-нибудь, если я скажу, что долго искал школу для своего сына? И каждый раз, входя в очередной храм науки и просвещения, я немедленно хребтом чуял вот ту самую с детства памятную атмосферу волчьей стаи, армии, тюрьмы.
       И ладно бы только дети грызлись за лидерство. Так ведь еще в одном учебном заведении, называвшим себя Православным лицеем, учительница, призванная сеять разумное-доброе-вечное, спросила меня, нету ли у моего ребенка в роду евреев. У нас нету в роду евреев, но мне по старой памяти захотелось всадить ей вилку в задницу.
       В другой школе с меня попросили тысячу долларов взятки. В третьей — отказались принимать ребенка на том основании, что он заикается, а у них школа лингвистическая. Мои доводы о том, что по Конституции каждый имеет право на образование, не помогли. Естественный отбор выше Конституции.
       В школе по месту жительства, куда я пришел с сыном и его нянькой-абхазкой, к нам подбежал мальчик какой-то кавказской национальности и мрачно сказал моему белобрысому сыну:
       — Ты будешь здесь учиться? Тогда садись со мной. Нас, кавказцев, здесь бьют, и мы должны держаться вместе.
       Я продолжал обзванивать школу за школой. Моя американская подруга, живущая в Москве, тоже искала школу для своей дочери, готова была платить за обучение полторы тысячи долларов в месяц, но приличной школы так и не нашла, а наняла девочке кучу частных учителей. Я говорил ей:
       — Брось, в Америке вон какие страшные школы в кино показывают.
       Американка смеялась. Она утверждала, что самая привилегированная школа в Москве ничуть не добрее самой бандитской школы в Бруклине.
       И все-таки я нашел школу. Я знаю несколько школ, где ребенок может учиться, не приобретая повадок бездомной собаки. Я не стану заниматься рекламой, но это было маленькое тесное здание без всякого евроремонта. Мы шли с сыном по коридору в кабинет завуча, а дети играли в салочки. Убегая от водящего, какой-то мальчишка толкнул моего Василия плечом, но тут же остановился:
       — Я ударил тебя? Извини. Тебе не больно?
       Дело в том, что школа, которую я отыскал для своего ребенка, — интеграционная. В каждом классе вместе со здоровыми детишками учатся несколько малышей, больных детским церебральным параличом. Учатся на равных. Их вызывают к доске, и двадцать оболтусов ждут терпеливо, пока товарищ доковыляет от парты к учительскому столу. Двадцать оболтусов терпеливо слушают неразборчивую речь больного. С детства учатся понимать, как хрупок на самом деле человек. В каждом классе есть как минимум двое детей, которых нельзя даже просто толкнуть — они от этого упадут и расшибутся в кровь.
       Однажды я рассказал об этой школе своей знакомой, у которой болен детским церебральным параличом сын. Она даже заплакала, узнав, что ее мальчика можно не записывать в инвалиды.
       На самом деле интеграционных школ в Москве несколько. В них учатся дети, больные церебральным параличом, аутизмом, болезнью Дауна.
       Э-эй! Не теряйте надежды. Никогда не бросайте своих детей. Верьте, что им помогут. А здоровые пусть учатся вместе с больными. Пусть вырастут еще и добрыми.