Сегодня истекает сорок недель. Официальный срок в сорок недель, который наука гинекология отпускает женщине на вынашивание плода. Проще говоря, у меня сегодня должен родиться ребенок. То есть, может быть не сегодня, а завтра или послезавтра или на днях.
При этом один ребенок у меня уже есть. Его зовут Вася. Ему одиннадцать лет. Он хочет быть конструктором вертолетов или спасать землю от экологической катастрофы, а лучше и то и другое вместе. Так теперь у меня будет двое детей. И красавица жена. И маленький дом в деревне. А в доме две веселые собаки и две кошки. Одна кошка персидская, очень ленивая и добрая. Другая кошка помоечная, с таким строгим характером, что мы даже зовем ее Шамилем Басаевым за готовность буквально умереть каждую секунду, отстаивая свое право писать в коридоре на пол.
А старшей моей собаке три месяца. Она уже знает команду «ко мне» и команду «место», и очень радуется каждый раз, когда я ее кормлю или играю с ней в резинового ежика. А в саду я посадил пятьдесят деревьев. А родители мои в этом году вышли на пенсию. Вот сколько всякого разного человеческого счастья образовалось вокруг меня за последние годы. Но тут – новая власть.
Послушный до тошноты Грызлов в Думе. Дурацкое это вето, против противных губернаторов. Бесконечная эта война, про которую всем уже, кроме верховного главнокомандующего, понятно, что никогда она не кончится, пока все друг друга не перестреляют.
А у меня мальчик растет. Его же через семь лет в армию забирать будут. А я буду выдумывать для него несуществующие болезни и давать взятки военкоматовским врачам. И мне противно.
Еще противнее мне становится, когда президент мой едет в Северную Корею дружить там с любимым руководителем. А я вспоминаю, что когда отец и учитель любимого руководителя Ким-Ир-Сен приезжал в годы моего школьного ученичества в Москву, и директор школы повела нас встречать этого гада на улицу Горького, мы с друзьями орали во всю глотку «Позор кровавому диктатору!». И какой-то серый полковник тогда подошел к нам в толпе и сделал замечание. Дескать, вы, дети, диссиденты, и у ваших родителей будут большие неприятности. А теперь этот серый полковник или его брат-близнец поехал дружить с любимым руководителем, кровавым диктатором, который изводил народ голодом ради торжества идей чучхэ. И мне противно.
Раньше, когда мой маленький ребенок в 91-м году плакал от голода, я стоял в бесконечных очередях за молоком и думал – уеду к чертовой матери. Заберу жену и ребенка, уеду в Италию, например. Там много друзей. Они помогут мне отыскать работу, устроиться как-то, вырастить сына, выучить. Теперь, когда у меня будет двое детей, две собаки, две кошки и лошадь, я уже конечно никуда не уеду. Слишком тяжело.
Я совсем не исключаю, что мне тут будет плохо. Я даже готов к этому. Но у меня семья. От меня зависят дети, женщины, старики и животные. Я не могу этак вот разом превратить их всех в беженцев. Некуда мне уезжать. У меня тут дом. Теперь волей-неволей придется мне организовывать в своем доме демократическое устройство общества и экономическое благосостояние, и свободу слова, и частную собственность на девять соток земли.
Мне бежать некуда. Пусть лучше Путин уезжает, потому что мои дети не могут жить в стране, которая дружит с любимым руководителем Северной Кореи. Пусть уезжают куда-нибудь в Северную Корею действующие министры обороны и внутренних дел, потому что мои дети не могут жить в государстве, ведущем бессмысленную и кровопролитную войну на собственной территории. Пусть генеральный прокурор уезжает. Иначе я буду беспокоиться, зная что моего сына или мою дочь могут просто вот так арестовать на улице без ордера и предъявления обвинений. Пусть уезжают депутаты. Моим детям лучше, чтоб законодательная власть не подчиняется исполнительной.
Еще очень важно, чтобы уехал куда-нибудь Ястржембский. Нечего моим детям учиться всяким там хитростям и уверткам. Пусть растут честными и простодушными.
Еще я бы очень хотел, чтобы уехали куда-нибудь олигархи. Потому что, хотя они и платят мне гонорары в разнообразных изданиях, мне все равно неудобно как-то защищать их под видом отстаивания свободы слова и свободы торговли. На меня же дети теперь смотрят. А ведь подрастут немного и спросят: «Папа, ты правда за олигархов?»