Цивилизация
Недавно состоявшиеся выборы в Армении, на которых победил кандидат от действующей власти, а оппозиции не удалось оспорить их результаты; предстоящие выборы президента России, которые завершатся перераспределением властных полномочий внутри правящей группы — эти события снова подтверждают справедливость прежних представлений о политической географии постсоветского пространства. Его, как кажется, можно разделить на две неравные части. На одной, большей, существуют «лоялистские» режимы, где власть твердо удерживается в руках одних и тех же групп, успешно использующих институт выборов для подтверждения собственной легитимности. Другая, меньшая, часть представлена «оранжистскими» режимами, появившимися в результате революционного захвата власти оппозиционными группами, сумевшими консолидировать вокруг себя значительную часть общества. Первые проводят стабильную и предсказуемую политику, а вторых, по-видимому, из-за их «сомнительной» легитимности постоянно «трясет»: внутренняя неустойчивость, часто переходящая в глубокие политические конфликты публичного характера, стала отличительной чертой этих режимов.
Однако некоторые идеи, которые были высказаны российским президентом и его преемником в ходе нынешней избирательной кампании (об обществе «равных возможностей», о преодолении «правового нигилизма», например), заставляют — нет, не усомниться в правомерности подобного подхода, но взглянуть на известные явления несколько по-иному.
Дело не в происхождении и даже не в характере политических режимов в постсоветских странах. Ведь они — лишь результат сложения и взаимодействия многочисленных внутриполитических факторов, которые, конечно же, в каждой стране различны.
Гораздо более важными выглядят общие черты общественного развития этих государств в эпоху после распада СССР и коммунистической системы.
К началу нынешнего столетия завершился начальный этап становления постсоветских стран, который в целом можно охарактеризовать как адаптационный. Повсеместно сформировались национальные государства, большая часть населения приспособилась к жизни в новых, рыночных, условиях, после первых лет неразберихи и хаоса, а в некоторых странах и кровавых гражданских и межэтнических конфликтов, установлена общественно-политическая стабильность. Когда же в начале наступившего столетия повсеместно начался экономический рост, на повестку дня вышли другие проблемы, которые, похоже, и становятся двигателем дальнейшего развития. Выяснилось, например, что значительные группы населения, и прежде всего — новые городские средние слои, перестала устраивать жизнь по принципу «лишь бы не стало хуже».
В связи с экономическим ростом уровень общественных притязаний стремительно вырос. Заметно усилилось негативное отношение большого количества людей к таким вроде бы привычным явлениям, как социальное неравенство, отсутствие реальной конкуренции в обществе, бесправие и произвол правящей бюрократии.
К началу нынешнего века каналы вертикальной мобильности, открытые в «лихие 90-е», постепенно закупорились, что лишь усиливало социальный дискомфорт у значительной части населения. Все это и вылилось во всеобщую тягу к большей справедливости в обществе, где-то ставшую лозунгом массовых общественных движений и новых гражданских сетей, а где-то проявляющуюся лишь в ходе социологических опросов. Иными словами, потенциал изменений накопился.
Но в таких условиях и
у части элит, в силу разных причин оттесненных от власти и лишенных возможностей участвовать в разделах собственности, возник соблазн использовать массовые протесты для триумфального возвращения наверх.
Эти процессы были характерны практически для постсоветских стран, вне зависимости от их политического развития — «стабильного» или революционного. Там, где правящие элиты обладали значительными финансовыми ресурсами (например, в России, Казахстане), сумели хотя бы частично отреагировать на растущие массовые ожидания политикой роста доходов населения, переход к новому этапу растянулся, став менее заметным. Но это не значит, что проблемы, им порождаемые, исчезли, «рассосались». Иначе зачем произносимые с высоких трибун слова о равных возможностях, о независимом правосудии, о социально комфортной среде, где у каждого есть возможность доступа к качественному образованию и здравоохранению?
Там, где правящие элиты упорно не замечали растущих притязаний масс, или у них попросту не было ресурсов для их удовлетворения, где по разным причинам сложились мощные оппозиционные движения, а выброшенные из властных структур политики сумели возглавить оппозицию, произошли «цветные революции». В чем их «сухой остаток»? В Киргизии и Грузии они завершились лишь тотальной сменой властной элиты.
Новые же правящие группы начали быстро восстанавливать попранную справедливость в отношении самих себя. Массам же по-прежнему отводилась роль политических статистов.
На Украине смена элит оказалась лишь частичной. Этот «круговорот» элит, приводящий к бесконечным переделам власти и собственности, и обусловил политическую нестабильность в этих странах — кризисы, досрочные выборы, столкновения власти и оппозиции. Но на Украине при всем том укоренились и некоторые институты и отношения, которые объективно являются частью повестки дня нынешнего этапа развития постсоветских государств. Повсеместно закрепился принцип конкуренции, публичности действий власти, постепенно стала отстраиваться демократическая инфраструктура. Конечно, до «равных возможностей» и открытых каналов вертикальной мобильности еще далеко, но условия для этого постепенно формируются.
Что же касается России, то здесь тоже
существует риск, что верно схваченные верхами «идеи дня» могут стать лишь инструментом возвышения новых элит с последующим воспроизводством ими модели поведения предшественников.
В этом случае рано или поздно неизбежной будет «грузинизация» или «киргизизация» российской политики. А возможно, и того хуже — правильные слова так и останутся красивой декларацией о намерениях. И это лишь приведет к накоплению острых противоречий с последующими трудно предсказуемыми последствиями. Ведь нельзя плыть против течения. Особенно если это течение — сама История.
