Цивилизация
То, что повторилось уже три раза подряд, называется традицией. Президентская инаугурация в третий раз подряд происходит седьмого мая.
Всякая уважающая себя политическая система — это гармоничное здание, сложенное из старинных традиций. Следовательно, ничто не мешает нам считать, что еще один краеугольный камень нашей демократии в ускоренном порядке освящен временем и улегся на отведенное ему место.
А главное событие инаугурации – это президентская присяга. Вы, конечно, помните, о чем она? Ну, конечно, не помните, и совершенно напрасно. Это ведь ключевое политическое таинство четырехлетия. Каких-то несколько секунд – и избранный президент превращается в действующего. Такова сила присяги, которая и состоит-то из одной фразы, содержащей, правда, целых четыре обещания.
Как то: «уважать и охранять» права и свободы граждан; блюсти Конституцию; «защищать суверенитет, независимость, безопасность и целостность государства»; «верно служить народу».
Не кажется ли вам, что четвертое из этих обещаний – какое-то лишнее? Повтор только что сказанного? Разве «уважать и охранять права» подданных — это как раз и не значит «служить народу»? И разве не на службе народной собирается наш президент «защищать суверенитет и независимость, безопасность и целостность государства»?
Чтобы понять, что «верное служение народу» — это не лишняя, а, наоборот, самая главная часть этой присяги, сравним ее с присягами, приносимыми в других краях. Ведь
только циничные и оттого невнимательные граждане скажут: все, мол, президентские клятвы во всех странах одинаковы. Что бы там у них внутри ни творилось, а политкорректность на всех одна. Все обещают одно и то же, и даже в тех же самых словах.
На самом деле, как раз и не все, и совсем не обязательно в тех же словах. Иранский, например, президент клянется долго и красиво, трижды взывает к всевышнему, единожды — к «пророку и непорочным имамам (да будет мир с ними!)», однако по первым трем пунктам обещает своему народу почти буквально то же самое, что и наш. Хотя и гораздо более цветисто. И конституцию местную защищать, и свободу и достоинство граждан хранить, и страну возвышать.
Однако с принципиальным добавлением: быть благочестивым и распространять официальную религию. Этот пункт у них как раз и занимает то место, которое у нас отведено «верной службе народу».
Где к чему относятся серьезнее, там — к вере или у нас — к верности, вопрос увлекательный. Но сначала – о том, что в своих присягах обещают западные коллеги Дмитрия Анатольевича.
Начнем с того, что они обещают просто меньше. Французский президент так и вовсе ничего – он вообще не обязан присягать. Что же до американского и немецкого, то они ни слова не говорят ни о правах и свободах, ни о защите государства.
Американский президент, взывая к богу, обещает лишь «охранять, оберегать и защищать Конституцию Соединенных Штатов», да и то – «насколько позволят мои силы» (глава России в своих силах не сомневается и, видимо, поэтому содействия всевышнего не просит).
Президент ФРГ тоже умалчивает о гражданских правах, а равно и о правах государства, и тоже обещает «блюсти и охранять Основной закон и законы Федерации» (в российской присяге намеков на нашу федеративность, понятное дело, нет) ; что же до призыва к богу, то в Германии он звучит или не звучит только по желанию присягающего.
Отсутствие упоминаний о правах граждан и в старинной американской, и в сравнительно новой немецкой присяге может означать, что либо их там и в заводе нет, либо они настолько привычны, что ради краткости могут быть пропущены даже и в самой главной государственной клятве.
А вот вам то, что пропустить, видимо, было невозможно.
Президент США: «Торжественно клянусь и подтверждаю, что буду честно исполнять обязанности…»
Президент ФРГ: «Клянусь… соблюдать справедливость по отношению ко всем…»
Итак, российский президент говорит о верности, иранский – о вере, американский — обещает быть честным, а немецкий – справедливым.
Разве каждый из них не бьет в свою собственную больную точку?
Ведь именно честность – пароль американской общественной жизни. Честность всегда, честность во всех интимных подробностях, как на пионерском сборе. Разве не святая обязанность американского политика докладывать публике обо всех своих адюльтерах тридцатилетней давности, о том, затягивался ли он, когда в юности курил косячок с марихуаной, и, разумеется, о технике общения с практиканткой в Овальном кабинете? Согрешить политик может, солгать – нет. Отцы-основатели, которые эту присягу составляли, знали свой народ.
Что же до немецкой справедливости, причем не к избранным, а именно ко всем без изъятия, то здесь чувствуется и отсыл к социальному государству, которым всегда старалась быть Федеративная республика, и осуждение нацистской расовой иерархии, а возможно, и воспоминания об еще более давних временах, когда справедливость отмеряли не поровну.
Ну а у нас?
Чтобы толковать о справедливости, не будучи поднятым на смех, нужно иметь другой коэффициент неравенства доходов и другую статистику этнических убийств.
Что же до честности, то наша публичная политика просто существует в других координатах. Отвечать за свои решения и обещания? Вообще их запоминать?
Встречаются у нас, пожалуй, и честные чиновники, честные думцы и честные сенаторы. Но эту свою особенность они, конечно, скрывают от коллег, а то их просто не станут уважать.
Другое дело – верность. Святое чувство. Условно говоря – народу. А на самом деле — верность друзьям, соученикам, сослуживцам. Верность клану, корпорации, соседям по дачному кооперативу. Короче: верность своим.
Верность своим, которая выше любых идей и любых правовых условностей. Добродетель, всегда находящаяся в дефиците, но с давних пор управляющая нашим обществом. Вовсе не Путиным придуманная, хотя и поднятая им на принципиальную высоту.
«Всем своим, всем, хранящим верность, — все, а остальным – права, свободы, Конституция и целостность государства», — вот что стоило бы записать в присяге. Политический этикет заставил подобрать другие формулировки, что ничуть не изменило сути.
Правда, у клановой верности нашего домашнего разлива есть срок годности. В отличие от верности, скажем, японского образца, она не пожизненная.
Достаточно взять хорошую базу данных и просмотреть объективки на виднейших наших деятелей. Редкая наша общественная фигура всю свою карьеру играла за одну команду. Наверное, даже и хотелось, но вот как-то не выходило.
А что если именно эта мысль промелькнула у Дмитрия Медведева при торжественном чтении присяги?
