Отбывающая наука

Широкие массы при всей своей, как принято считать, нелюбви к Западу с удивительным пониманием относятся к отъезду российских ученых за рубеж. Всего 18% сограждан осуждают эту эмиграцию, а 67% не усматривают в ней ничего зазорного (опрос фонда «Общественное мнение»).

Особую лояльность к ученым-отъезжантам проявляют молодые и продвинутые. Среди людей с высокими доходами доля «не осуждающих» отъезд ученых поднимается до 72%. Среди тех, кому 30 лет или меньше — до 75%. Среди россиян с высшим образованием — до 78%. А среди так называемых людей-21 (тех, кто вовлечен в современные потребительские практики, часто ездит за границу и т. п.) — аж до 84%.

Понятно, что это те же самые группы, которые особенно низко оценивают общественный престиж ученых профессий у нас дома.

40% россиян считают научный труд у нас престижным, а 41% — непрестижным.

Среди молодежи расклад такой же. Зато среди россиян с высокими доходами занятия наукой признают престижными только 34% (а непрестижными — 49%), среди «людей-21» — 37% против 52%, среди обладателей высшего образования — 34% против 56%. А среди москвичей, живущих в городе, где концентрируется половина, если не больше, ученых страны, и поэтому осведомленных лучше прочих, полагают научный труд престижным всего только 26%, а 65% расценивают его как непрестижный.

Лояльные и несведущие выражают на этот счет больше оптимизма. Те, кто, согласно этому опросу, принадлежит к электорату Владимира Путина, половиной своих «голосов» высказались за престижность профессии ученого в России против примерно трети, поддержавших противоположную точку зрения. Таким же оказался расклад мнений и среди обитателей сел и маленьких городков.

А вот дальше начинается нелогичное. При таком разбросе мнений насчет престижа научного труда желание увидеть своих детей не кем-нибудь, а именно учеными достаточно высоко буквально во всех группах россиян. Понятно, что это желание особенно заметно среди сторонников Путина — около 50% (из числа тех, у кого есть дети до 18 лет). Но и в группах состоятельных, «людей-21», а также москвичей доли тех, кто желает, чтобы их дети занялись «непрестижными» учеными трудами, тоже больше 40%. Разгадка этого противоречия, скорее всего, в том, что

люди рассматривают приобретение в России квалификации ученого лишь как первый этап карьеры своих детей, за которым естественным образом последует второй — отъезд на Запад и трудоустройство в каком-либо из тамошних исследовательских или прикладных центров.

Это реалистичная карьерная стратегия для тех, кто сможет получить профессиональные навыки в высококлассных образовательных учреждениях, дислоцированных в основном в столицах, и утопичная для большинства остальных.

Но сама по себе мысль о поисках той или другой exit strategy из российской науки вполне трезва, поскольку дальнейший ее упадок запрограммирован на много лет вперед. Отбытие российской науки на Запад продолжается уже третье десятилетие, и конца ему не видно.

Даже и сейчас в России около 370 тыс. исследователей, т. е. собственно ученых, не считая вспомогательного персонала. Это все еще 5% исследователей всего мира. При этом количество опубликованных нашими исследователями научных работ составляет меньше 2% от общемирового (11-е место в мире, меньше, чем у Индии), в то время как доля США около 20%, а доля Китая больше 10% и быстро растет. К концу «лихих девяностых» Россия была на 8-м месте с 3% научных публикаций.

Еще печальнее дело обстоит с цитируемостью, т. е. с международным авторитетом этой научной продукции.

По уровню цитирования наша наука съехала за последние десять лет с 15-го на 18—20-е место в мире.

Уровень финансирования научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ у нас неприлично мал для состоятельной нефтеторгующей страны: всего 1,1% ВВП (при среднемировом уровне 1,5% ВВП, а в США и Китае — соответственно 2,7% и 2,0% ВВП). По абсолютным расходам на НИОКР Россия лишь девятая в мире, уступая, например, Южной Корее и Индии и слегка обходя Бразилию. При все еще огромном количестве ученых это означает, что затраты на работу одного исследователя у нас вчетверо-впятеро меньше, чем в Корее.

Регулярно повторяющиеся обещания Путина круто поднять лет за шесть заработки ученых говорят только о принципиальном кремлевском непонимании сути профессионализма как в этой сфере, так и во всех остальных. Исследователь — это не просто получатель зарплаты. Он еще и решает творческие задачи. А они требуют должного материального обеспечения, да еще и не совместимы с нажимом бездарной и безграмотной оравы контролеров и манипуляторов.

Ясно, что в ближайшие годы система российских научных структур будет продолжать сжиматься, выдача реальной, а не отчетной научной продукции будет уменьшаться, отставание от внешнего мира расти, и сказать, когда это сжатие остановится, сегодня невозможно.

Материальное выражение этого упадка в том, что доля России на международных рынках высокотехнологичной продукции сегодня меньше 1%, а в гражданской сфере — 0,1%. Но не менее сокрушителен и моральный ущерб, нанесенный научному сообществу нашей безумной чиновно-коммерческой «элитой».

В советское время индустрия обеспечения степенями лиц, не имеющих никакого отношения ни к науке, ни к высшей школе, работала довольно интенсивно, но все же держалась в каких-то рамках и старалась не привлекать к себе внимания. Зато за последние 20 лет число докторов наук выросло у нас вчетверо, а кандидатов, видимо, втрое.

Половина депутатов Думы обладатели ученых степеней (в немецком Бундестаге только каждый шестой), а думские старейшины Зюганов и Жириновский даже и доктора философии МГУ. Начальники регионов сплошь носители степеней, начиная от экономиста Рамзана Кадырова и кончая новоиспеченным губернатором Московской области экономистом Андреем Воробьевым. Не спрашивайте только, к каким экономическим школам они себя относят.

Со степенями у нас и министры, и премьер. Президент с присущей ему скромностью только кандидат наук (не считая десятка почетных докторских мантий, поднесенных ему домашними, а также третьестепенными иностранными вузами). И вообще, неостепененный чиновник среднего или высокого звена смотрится в своем кругу как большой оригинал, чтобы не сказать свободомыслящий.

Разоблачение нескольких особенно бесстыжих, да еще и недостаточно цепких в должностном смысле плагиаторов говорит, возможно, о том, что кульминация этого процесса уже позади. Но дело-то сделано. Звание ученого опошлено до предела.

Фальшивых кандидатов-докторов, с исследовательским и педагогическим сообществом даже косвенных связей не имеющих, уже больше, чем настоящих.

Начнись «научная дискуссия», так, пожалуй, числом возьмут. Нормальному исследователю с реальной квалификацией куда естественнее искать себе профессиональное признание за границей, чем втягиваться в долгую, унизительную и малоперспективную борьбу за полагающийся ему статус дома.

Принимает ли рядовой человек за чистую монету кандидатские и докторские степени бюрократов? Воспринимает ли власть казенной вертикали как власть ученых? Естественно, нет. Иначе относился бы к иностранному трудоустройству исследователей так же враждебно, как и к иностранному бизнесу чиновников.

Есть что-то глубоко трогательное в этом всенародном понимании резонов ученых, покидающих свою страну.

Бедные и богатые, молодые и пожилые, консерваторы и прогрессисты, провинциалы и жители столиц — все они подавляющим большинством соглашаются, что там для ученых более подходящее место. И что-то глубоко мерзкое в этой смеси беспомощности, пустословия и тайного удовольствия по тому же поводу у тех, «кто принимает решения».