Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Время человека в свитере

Социальное неравенство и отрыв правящей элиты от населения вызывает к жизни «цивилизованную пугачевщину» как на просторах СНГ, так и в Латинской Америке

Новый президент Боливии Эво Моралес, вступивший в должность на днях, интересен во многих отношениях. В частности, тем, что он принципиально (дабы отличаться от прежней боливийской элиты) не носит костюмы и галстуки. Предпочитает традиционный индейский шерстяной плащ-пончо или полосатый свитер. Что, несомненно, способствует укреплению его имиджа народного лидера, защитника угнетенных и обездоленных — прежде всего, индейцев, чьим первым представителем в кресле боливийского президента и стал Эво Моралес.

Латинская Америка — регион, очень далекий от Восточной Европы, в том числе ее постсоветской части. Но не настолько, как могло бы показаться. Есть несколько факторов, которые роднят страны бывшего СССР (и некоторые другие государства экс-соцлагеря) с Латинской Америкой. Во-первых, это критически большой разрыв между богатыми и бедными. Так, в России, по данным Минтруда, доходы 10 процентов самых зажиточных граждан в последние 2–3 года стабильно превышают доходы 10 процентов наиболее бедных в 13–14 раз. (Доводилось, однако, видеть расчеты, согласно которым подлинный показатель с учетом скрытых доходов должен быть куда большим — в 27 раз). За чертой бедности, опять-таки согласно официальной статистике, живет примерно четверть россиян. По латиноамериканским меркам, это довольно неплохие показатели, но не стоит забывать, что все мы родом из СССР — царства социальной справедливости, пусть и, мягко говоря, неоднозначной.

Поэтому нынешнее неравенство воспринимается очень многими бывшими советскими людьми ничуть не менее остро, чем соотечественниками Эво Моралеса их куда более бедственное положение.

Во-вторых, это отчужденность правящей элиты от «широких народных масс», избираемых от избирателей. Кардинальной смены элиты в большинстве восточноевропейских стран, особенно в бывшем СССР, в общем-то, не произошло. За последние 15 лет случилась разве что смена поколений. «Демократическую» часть бывшего партхозактива, пришедшую к власти на волне перестройки и суверенизации, сменили в основном бывшие комсомольские активисты, ставшие крупными бизнесменами, офицеры советских спецслужб, ставшие крупными политиками, да «особо приближенные» представители интеллигенции. Иными словами, выходцы из все той же позднесоветской элиты, только не из ее верхнего, а из чуть более глубинного слоя. Подлинные селф-мэйд-мены (и «вумены»), взмывшие вверх не благодаря своим прежним личным и корпоративным связям, на пространстве бывшего Союза остаются исключением, а не правилом. Даже среди олигархов их немного, не говоря уж о политических кругах.

Тасуется достаточно узкая колода «избранных», большинство из которых либо вообще никогда не жило жизнью рядового обывателя, либо успело прочно забыть, как такая жизнь выглядит.

Эта ситуация напоминает Латинскую Америку времен господства традиционных элит — до прихода новой волны лидеров-популистов вроде того же Эво Моралеса, Уго Чавеса (Венесуэла) или Лулы да Силвы (Бразилия). То есть популистов, которые, как бы ни относиться к их экстравагантным взглядам, способны говорить с большинством избирателей на одном языке. Условно говоря, людей в свитерах, а не в дорогих костюмах, выходцев из социальных низов. (Новый президент Бразилии начинал свою карьеру в качестве пастуха на горных пастбищах в Андах, а глава бразильского государства — как уличный чистильщик ботинок).

В-третьих — и это вытекает из двух предыдущих пунктов, — как в далеких странах, «где так много диких обезьян», так и на просторах бывшего соцлагеря справедливость ценится обществом куда выше, чем свобода. Судите сами. Эпоха военных диктатур в Латинской Америке закончилась в 80-х годах, примерно в то же время, когда в наших краях рухнула власть коммунистов. На смену хунтам пришли шаткие, зачастую коррумпированные либерально-демократические режимы, которым, однако, не удалось решить социально-экономические проблемы своих стран. (Кое-где — как в Аргентине в 2002 году — дело едва не закончилось полным коллапсом государства.) Непопулярность этих режимов обеспечила нынешний латиноамериканский «левый поворот», на волне которого под лозунгами социальной справедливости и борьбы с коррумпированной элитой приходят к власти «люди в свитерах». Некоторые из них продолжают играть по демократическим правилам, лишь несколько смещая политические акценты. Другие, вроде Чавеса, осуществляют частичный возврат к авторитаризму, хотя, конечно, не столь жесткому и кровавому, как в Аргентине или Чили 70-х. Но во всех случаях происходит усиление регулирующей роли государства в экономике, рост расходов на социальные программы, частичная национализация (например, в сырьевом секторе экономики Венесуэлы, Аргентины, а теперь и Боливии). Во внешней политике становится более громкой антиамериканская, антиглобалистская и антилиберальная риторика.

Популярность режимов «людей в свитерах» поддерживается пропагандой идей солидарности и коллективизма, противопоставляемых «фальши» либерального общества с его свободами, доступными только богатым.

В Восточной Европе перемены не столь резки, а политический стиль не столь прямолинеен, как в Латинской Америке. Тем не менее есть ряд признаков, позволяющих говорить о том, что вектор политического развития здесь направлен примерно в ту же сторону. А именно — от сложившейся за последние 15 лет посткоммунистической элиты, то есть симбиоза бюрократии и деловых кругов, причем те и другие уходят корнями в «дореволюционное» (до событий 1989–1991 годов) прошлое, к «людям в свитерах», популистам, которые олицетворяют надежду на социальную справедливость, пусть и в ущерб либеральным свободам, так и не ставшим привычными для большинства общества. При этом «перчику» восточноевропейской политике добавляет наличие многочисленных межнациональных конфликтов и трений, фобий и стереотипов, подогревающих националистические страсти. Современный восточноевропейский популизм, от Польши до России и от Латвии до Балкан, замешан не только на социальной риторике, но и на национальных страстях. В наиболее радикальных формах это оборачивается сочетанием лозунгов «грабь награбленное» и «бей...» (указание на главных виновников всех бед может варьироваться в зависимости от политической конъюнктуры).

Недавнее расширение Евросоюза в восточном направлении не оказало существенного влияния на эти процессы. В каком-то смысле новая граница ЕС остается прозрачной: по своему политическому мышлению во многих странах, вступивших в эту организацию в 2004 году, общество по-прежнему ближе к постсоветским, чем к западноевропейским стандартам. Так, по итогам опроса общественного мнения, проведенного по заказу польского телевидения в ноябре минувшего года, более половины респондентов (51%) выразили согласие с мнением, что «в определенных условиях авторитарный режим предпочтительнее демократии» (противоположного мнения придерживались 45% опрошенных). Для Польши, исторически склонной скорее к демократии на грани анархии, нежели к авторитаризму, это неожиданно высокий показатель. Симпатии большинства польских граждан к националистическому и католическому традиционализму в сочетании с социал-популистскими лозунгами принесли победу на прошлогодних парламентских, а затем и президентских выборах партии «Право и справедливость» братьев Качиньских. Несмотря на приверженность традиционному для политиков костюмному стилю в одежде, близнецы, правящие ныне Польшей, вполне соответствуют психологическому типу «человека в свитере».

На постсоветском пространстве этот тип лучше всего олицетворяет президент Белоруссии Александр Лукашенко.

Его 11-летнее правление, которое, скорее всего, будет продлено еще как минимум на 5 лет после мартовских выборов, по сути дела, посвящено реализации вполне «латиноамериканской» программы: жесткая авторитарная власть патерналистского типа, государственный дирижизм в экономике, солидные (по постсоветским меркам) социальные программы, антизападничество во внешней политике... Такой курс пока имеет успех: согласно результатам исследования, проведенного в декабре независимым центром НИСЭПИ (данные обнародованы белорусской службой радио «Свобода»), рейтинг Лукашенко составлял 52,6 %, в то время как рейтинг наиболее популярного оппозиционного кандидата в президенты Александра Милинкевича — 18%. Объяснять это исключительно успехами пропагандистского аппарата белорусских властей было бы слишком наивно. Дело, скорее, в той самой готовности большинства белорусов сознательно отказаться от индивидуалистической свободы и неизбежно связанной с ней неуверенности в завтрашнем дне во имя государственного патернализма и социальных гарантий.

В России, если верить социологам, общественное мнение также отличается подобными предпочтениями. Во всяком случае, понятие «свобода» в массовом сознании тесно связано с понятием «страх»: по данным недавнего исследования, проведенного Левада-центром, 55% опрошенных утверждали, что в России за последние годы стало больше свободы, и практически такое же число (58%) — что страха тоже стало больше. Относительно того, стало ли больше порядка, мнение тоже однозначное: меньше — 69%, больше — лишь 24%. Таким образом, свобода, страх и отсутствие порядка в стране выстраиваются в некую угрожающую цепочку.

Ситуация вполне благоприятная для прихода «человека в свитере», однако в отличие от Белоруссии (и Латинской Америки) в России эта политическая ниша пока остается незаполненной.

К немалому облегчению властей, которые принимают профилактические меры против возможного появления такой угрозы. С одной стороны, это усиление — после неудачного опыта монетизации льгот — социальной составляющей правительственной политики, с другой — создание всё новых искусственных клапанов для выпуска социал-популистского «пара», от блока «Родина» до движения «Наши». (Впрочем, пример «Родины» показывает, что подобные «големы» иногда небезопасны для своих создателей.) В этом смысле и опасения российской правящей элиты относительно возможной «цветной революции» были бы не лишены оснований, если бы не базировались на совершенно мифологических представлениях об оных революциях. Иными словами, боятся в Кремле, может быть, и правильно, но несколько не того, чего следует.

Наиболее распространенные трактовки феномена «цветных революций» (причем как их сторонниками, так и противниками) выделяют в этих событиях два побудительных мотива — геополитический (борьба Запада и России за сферы влияния на постсоветском пространстве) и общедемократический («майданы» как порыв этих обществ к свободе и демократии западного толка). Упускается из виду нечто более существенное: протест революционных толп на Украине, в Грузии и Киргизии был направлен, прежде всего, против олигархически-клановых режимов этих стран и организованной ими подтасовки результатов выборов. Иными словами, на первом месте стояло требование справедливости (социальной и политической), а не свободы.

В каком-то смысле «майданы» — это современный, довольно цивилизованный вариант пугачевщины, противопоставления «народной правды» и олицетворяющего ее «мужицкого царя» неправедной власти.

Только в роли «мужицких царей» на сей раз выступили фигуры довольно неубедительные, кровно связанные с прежними режимами и возвысившиеся благодаря им. В результате «цветные революции» обернулись лишь сменой олигархического караула.

Среди вождей «цветных революций» в образ «человека в свитере» наиболее удачно пытается вписаться, наверное, Юлия Тимошенко — что парадоксально, учитывая ее принадлежность к украинской олигархии 90-х. Тем не менее политика недолговечного правительства Тимошенко была «латиноамериканской» и по сути (планы ренационализации крупных предприятий, обставленные как «экспроприация экспроприаторов», повышение пенсий и зарплат бюджетного сектора, попытки ценового регулирования в ряде отраслей и т. п.), и по ее пропагандистскому сопровождению.

Отсюда и недоумение Запада: «оранжевая революция», воспринятая им как победа либеральных сил, обернулась совсем не либеральной политикой победителей.

Однако для бывшего премьера Украины, обладающей великолепно развитым властным инстинктом, куда важнее то, чего ожидает от нее общество, чем то, чего желают внешние силы. Отсюда, видимо, и необыкновенная легкость, с какой Тимошенко, перейдя в оппозицию, меняет свои внешнеполитические симпатии и ориентиры, видимо, понимая, что не эта тема будет главной в решающей схватке за власть. А уж добыв (точнее, вернув) эту власть, она, коли надо будет, сумеет как-нибудь договориться и с Москвой, и с Западом...

Кстати, это можно считать родовой чертой нынешнего поколения политиков-популистов. Они ориентированы, прежде всего, «вовнутрь» и, подобно латиноамериканским вождям или белорусскому президенту, часто не боятся идти на внешнеполитические конфликты, если таковые приносят им дивиденды внутри страны. В этом принципиальное отличие «людей в свитерах» от представителей традиционных элит. Последние привыкли думать, что политика делается исключительно «в верхах», и потому весьма чувствительны к переменам настроения или идеологических установок зарубежных партнеров. Внутри страны такой политический стиль нередко приносит им репутацию марионеток тех или иных внешних сил (в данном случае неважно, насколько заслуженна такая репутация).

Итак, по сути дела, «цветные революции» в странах СНГ являются полуудачными и незавершенными аналогами латиноамериканского «левого поворота».

В основе обоих стремление с помощью социал-популизма разрешить основные проблемы переходных обществ, обострившиеся в последние годы, — социальное неравенство и оторванность правящей элиты от основной массы граждан.

Вопрос о перспективности этого пути пока оставим в стороне. Масштаб же политических перемен в Восточной Европе пока несколько уступает латиноамериканскому — видимо, из-за недостатка во многих странах региона мощной антисистемной оппозиции, которая обычно и приводит к власти «человека в свитере», а также в силу отсутствия в нашем регионе столь вопиющей бедности, как где-нибудь в Боливии.

Тем не менее «люди в свитерах» явно стучатся в дверь, и не так уж мало тех, кто готов с радостью встретить их на пороге.

Для взрыва социал-популизма, во многих случаях дополненного националистическим радикализмом, может оказаться достаточно лишь относительно небольшого экономического (скажем, колебание цен на топливном рынке) и/или политического (очередные выборы) толчка.

Реклама ... Рекламодатель: TECNO mobile Limited
Erid: 2RanynFDyWp