Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Наше экономическое развитие зависит от развития политического

Если кризисы можно было бы прогнозировать, то они бы не случались

Под давлением ресурсных доходов государство теряет способность отстаивать последовательную экономическую политику, но одновременно нарастает его роль в перераспределении собственности. Как считает ректор Академии народного хозяйства Владимир Мау, первый процесс неизбежен, а второе имеет и положительные стороны. Свой взгляд на узловые моменты экономической политики Владимир Мау излагает в интервью «Газете.Ru-Комментарии».

— Владимир Александрович, сейчас большинство экономистов согласны с тем, что нам гарантирована экономическая устойчивость в ближайшие три года. Разделяете ли вы эту уверенность?

— Один из лучших экономистов двадцатого века Рудигер Дорнбуш говорил, что кризис всегда случается позже, чем ты его прогнозируешь, но раньше, чем ты его ожидаешь. Согласно другой максиме, нет такой ситуации, из которой нельзя было выйти с позором. Между этими двумя суждениями расположен ответ на ваш вопрос. Если проводить последовательную политику и если не случится ничего катастрофического в мире, то особых экономических (подчеркиваю, экономических) кризисов у нас не прослеживается. Причем даже не на три года, но и на больший срок. По моему пониманию, экономические проблемы у нас могут возникнуть только как результат возможных политических проблем, политической дестабилизации. Но прогнозировать политическую дестабилизацию — дело неблагодарное, и к тому же эти вопросы выходят за рамки моей профессиональной компетенции.

Хотя, конечно, если кризисы можно было бы прогнозировать, то они бы не случались.

— В центре экономической дискуссии находится проблема стабилизационного фонда, который одновременно и залог устойчивости, и фактор риска.

— Действительно, было бы справедливо говорить о том, что сильные и слабые стороны в России переплетаются. Одно и то же явление может быть и сильной и слабой стороной. Если говорить об угрозах экономике, то прежде всего это, конечно, проблема цен на нефть. Поэтому важнейшая задача стабилизационного фонда и вообще правительства состоит в том, чтобы не допустить нарастания зависимости Россия от нефтяной конъюнктуры. Когда говорят, что стабилизационный фонд выполняет функцию фонда будущих поколений или подушки на случай падения цен, то это справедливо лишь отчасти. Его защитная функция эфемерна. Кто знает, насколько хватит средств стабилизационного фонда, если цены на нефть упадут? Для того чтобы не пострадать от падения цен на нефть, нужны не столько резервы (они могут только немного смягчить ситуацию), сколько ответственная политика в настоящее время и адекватная реакция в ситуации падения цен. О «фонде будущих поколений» осмысленно говорить только в условиях абсолютизма, где будущее поколение имеет конкретное имя внука или правнука правящего монарха, а государственный бюджет — это бюджет правящей семьи. Во всех других случаях фонд будущих поколений обычно растворяется еще до прихода будущих поколений. Важнейшая же функция стабилизационного фонда состоит в том, чтобы не допустить в экономику деньги, которые не получены в результате роста производительности труда, и чтобы не допустить структурную подстройку экономики под высокую ценовую конъюнктуру. И это главное. Это ключевая проблема.

Благодаря стабилизационному фонду мы можем избежать повторения судьбы Советского Союза, который за 1970-е годы построил экономику, полностью зависившую от мировых цен на топливно-энергетические ресурсы.

С этой точки зрения надо понимать характер протекающих сейчас процессов. В настоящее время мы гораздо сильнее зависим от ценовой конъюнктуры, чем три-четыре года назад. Четыре года назад мы с легкостью выигрывали ценовую войну с ОПЕК. Тогда эта организация попробовала шантажировать нас, потребовав сокращения экспорта, но очень быстро отказалась от этой политики, поскольку поняла, что российский бюджет образца 2001 года выдержит падение цены и до 10 долларов за баррель. Сейчас же при падении цены на нефть до среднего за десять лет уровня у нас возникает дефицит бюджета порядка трех процентов ВВП. Мы уже зависим от нефтяных доходов, и это опасно. Именно поэтому стабилизационный фонд не должен тратиться на текущие расходы и минимально — на расходы инвестиционного характера. Его можно тратить за границей, поскольку это не влияет на конкурентоспособность российских товаров. По-моему, очень перспективным направлением может быть использование его средств для рефинансирования пенсионного фонда — это было бы реально вложение средств в будущие поколения.

— Сейчас Центральный банк пошел на видимое укрепление рубля для сдерживания инфляции. Как вы оцениваете эту меру?

— Это очень сложная сфера, где нет легких и хороших решений. Дело в том, что наша валютная проблематика — это периферийный вопрос большой игры доллар--юань--евро. В этих условиях Центральный банк пытается балансировать между инфляцией и конкурентоспособностью. Этим, строго говоря, ЦБ, конечно, нарушает Конституцию, по которой он отвечает за стабильность валюты, а не за стабильность экономического развития. Если следовать букве закона, он может остановить инфляцию, технически это очень легко сделать в течение трех месяцев. После чего экономика встанет. Естественно,

ответственные денежные власти так себя не ведут, поэтому они и пытаются аккуратно балансировать, не допуская разогрева инфляции.

— Происшедшее укрепление рубля не особенно опасно для экономики?

— В результате укрепления рубля все внутреннее производство становится относительно менее конкурентоспособным по отношению к импорту. Другое дело, что нам пока в основном везло, потому что российские экспортные контракты заключаются в долларах, а импортные — в евро. Рубль же укреплялся по отношению к доллару. В этом смысле конкурентоспособность импорта потребительских товаров, которые покупались в основном за евро, росла минимально.

— Есть ли существенная разница между инфляцией в 10% и в 8%?

— Если мы спорим, 8% или 10%, то, в конце концов, какая разница. У нас, между прочим, дефлятор к ВВП почти вдвое выше. Таков рост цен, который учитывается не по потребительским ценам, а по стоимости бюджетных расходов. В этом нет ничего хорошего, но мы живем. Я бы не фетишизировал ни темпы роста, ни темпы инфляции. Конечно, низкая инфляция лучше высокой, но обсуждать ее так, что 8% — это хорошо, а 9% — это плохо, бессмысленно, поскольку разница находится в пределах статистической ошибки. Понятно, что она больше 6%, но меньше 15%.

— Деградация демократических институтов — это общая черта стран, экспортирующих ресурсы в годы благоприятной конъюнктуры?

— Мы знаем, что у стран, богатых нефтегазовыми ресурсами, нет демократического правления. Исключение составляет Норвегия, которая получила ресурсы, будучи развитой рыночной демократией. Но о переходе к демократии стран, экономка которых зависела от нефтяной ренты, неизвестно.

— Вопрос инфляции становится политическим вопросом модели развития?

— Денежно-бюджетный вопрос в нашей стране в последние 15 лет был прежде всего вопросом политическим. На протяжении 90-х годов инфляция была индикатором соотношения политического веса про- и антиинфляционных сил. То же самое происходило и в Латинской Америке. В условии слабости политических институтов, когда группы интересов имеют большой и неинституализированный механизм влияния, их интересы проявляются прежде всего через чисто экономические индикаторы, как инфляция и бюджетный дефицит.

— Несмотря на рост государственных расходов, доля бюджета к ВВП сейчас даже снижается. То есть с точки зрения финансов присутствие государства в экономике не увеличивается?

— Поскольку снижаются налоги, то доля бюджетных расходов к ВВП снижается. Но у государства все равно появляется все больше ресурсов, поскольку ВВП растет на 5–6% в год. Таким образом, в абсолютных цифрах расходы возрастают. В этом смысле расходы растут вместе с экономикой. Другое дело, хотим ли мы, чтобы они росли вместе с экономикой, или мы хотим, чтобы больше ресурсов оставалось в экономике для ее собственного развития. В этом как раз и есть выбор стратегии, который должно делать всякое правительство.

Социалистическое правительство предпочитает больше средств забрать в бюджет, либеральное — оставлять в экономике.

— Но пока в отношении к ВВП государство больше не перераспределяет?

— Государство начитает перераспределять ресурсы не в долях ВВП, а через собственность. Это совершенно разные вещи. Как долго это будет продолжаться — сказать невозможно, поскольку это не экономическая, а чисто политическая проблема. Но можно отметить, что усиление роли государства в перераспределении собственности в какой-то мере становится механизмом легитимации частной собственности. Приватизированная собственность часто многими воспринимается как нелегитимная. (В скобках замечу, что это не чисто российская проблема — легитимной массовой приватизации вообще почти не бывает.) Собственность, купленная обратно государством, означает фактическую легитимацию капитала. Были большие вопросы относительно того, законно ли Роман Абрамович владел «Сибнефтью». Сейчас «Сибнефть» куплена, говорят, за 13 млрд долларов, и вопрос о том, законны ли у собственников эти средства, не возникает. Теперь он может на них покупать новые активы — ту же «Сибнефть», если государство решит ее продавать. В результате собственность легитимирована. Это понятнее, чем сомнительная процедура залогового аукциона конца 1995 года. Хотя я считаю, что залоговые аукционы в тех условиях были совершенно оправданны. Я не хочу выступать апологетом практики участия государства в перераспределительных процессах, но в общем она для экономического историка понятна. Это, я повторю еще раз, механизм легитимации собственности. Это, похоже, было сделано на Украине, только там процесс покупки и перепродажи был сжат во времени. Государство забрало «Криворожсталь», вернуло деньги собственнику и продало ее заново по цене нынешнего рынка. И вопрос, законен ли нынешний владелец «Криворожстали», не стоит.

Реклама ... Рекламодатель: TECNO mobile Limited
Erid: 2RanynFDyWp