То, что с восточной частью Европы происходит «что-то не то», было ясно уже довольно давно, по меньшей мере пару-тройку лет назад. Компрометация политических сил, игравших главные роли в бывших соцстранах в 90-е годы, привела к росту популярности новых политиков, обещавших обманчиво простые и ясные решения накопившихся проблем. Эти люди, будь они формально правыми (как правящие ныне в Польше братья Качиньские) или левыми (как новый премьер Словакии Фицо), не останавливались перед самыми невероятными обещаниями, активно используя — и продолжая использовать — в собственных интересах энергию восточноевропейского национализма. Последний в 90-е годы был в той или иной степени оттеснен на задний план либерально-демократической идеологией, которая ассоциировалась с вожделенным Евросоюзом. После 2004 года незримые вожжи были отпущены. Восемь стран бывшего соцлагеря вступили в ЕС, формально встав на одну доску со «старой» Европой, а значит,
получив возможность решать свои внутренние проблемы без особой оглядки на то, что скажет Запад.
Результаты известны — и закономерны. Рост националистических настроений на востоке Европы (значительная и самая «боевая» часть венгерских демонстрантов — праворадикальные активисты) сродни высокой температуре, свидетельствующей о болезни организма. Хворь эта имеет экономические, политические и психологические причины.
С психологической точки зрения восточноевропейцы оказались сегодня в ситуации, хорошо знакомой, наверное, каждому: давно желанная, вожделенная цель достигнута — и вдруг оказывается, что «счастья нет»; до некоего идеального состояния, о котором мечталось, по-прежнему далеко. Вступление в ЕС принесло немало позитивных моментов (от возможности беспрепятственно работать в Западной Европе до притока инвестиций и выделяемых Брюсселем дополнительных средств на развитие инфраструктуры в Европе Восточной), но не решило большинства проблем. Мало того — создало ряд новых. Та же либерализация общеевропейского рынка труда привела к оттоку рабочей силы с востока Европы на Запад. Так, за неполных три года в другие страны ЕС, прежде всего в Великобританию и Ирландию, на заработки уехал миллион (!) поляков, десятки тысяч латышей и литовцев и т.д.
Есть заметная трудовая миграция и внутри самой Восточной Европы, страны которой не одинаковы по уровню жизни и доходам. Скажем, словаки активно и в большом количестве едут на заработки в соседнюю Чехию и Словению, самые благополучные из новых членов ЕС. Но даже несмотря на это, уровень безработицы в некоторых регионах Словакии достигает 15-17, а Польши - даже 20 процентов. Ситуацию, которая царит во многих провинциальных городах и селах юго-восточной Польши, Словакии, той же Венгрии, можно охарактеризовать одним словом: безнадега. (При этом весьма вероятно, что тамошний уровень жизни показался бы очень неплохим многим жителям российской или, скажем, украинской глубинки — недаром тысячи «людей с востока» уже подвизаются в бывших соцстранах в качестве гастарбайтеров).
С точки зрения политической Центральная и Восточная Европа также переживает кризис.
По большому счету, даже у побеждающих в последнее время популистов нет особого кредита доверия — по крайней мере такого, каким располагало 15 лет назад первое поколение посткоммунистических политиков. Рейтинг братьев Качиньских и их партии в Польше заметно упал, хотя у власти они находятся менее года. Победа партии Роберта Фицо на июньских выборах в Словакии была куда менее убедительной, чем ожидалось. В Венгрии «душой» беспорядков стали активисты радикального движения «64 края» (по числу провинций Венгерского королевства в границах до 1919 года), чья популярность в масштабах страны вряд ли больше, скажем, популярности тоже «прославившегося» недавно ДПНИ (организация запрещена в России) в России. Чехи в большинстве своем вообще предпочитают, несмотря ни на что, голосовать за две крупнейшие партии — социал-демократов и гражданских демократов, хотя фраза «Политиков интересуют только кормушки» давно уже возведена здесь в ранг мало кем оспариваемой народной мудрости. В общем, наряду с несомненным ростом национализма и популизма всех мастей, в регионе наблюдается и другой феномен —
разочарование граждан в посткоммунистическом политическом классе как таковом.
Венгерский премьер Дюрчань, очевидно, платит по счетам не только своим, но и своих предшественников, как левых, так и правых, чьи посулы избирателям регулярно оказывались блефом. А поскольку политическая культура стран этого региона в целом менее авторитарна, чем в России и других государствах бывшего СССР, разочарование в традиционных политиках не ведет к появлению «сильных лидеров» и установлению режимов диктаторского типа. (Качиньский все-таки не Саакашвили, а Фицо — не Каримов). Протестная энергия находит выход либо в поддержке партий, ранее считавшихся маргинальными (вроде «Самообороны» Анджея Леппера в Польше), либо в уличных выступлениях (как сейчас в Будапеште), либо в «голосовании ногами», т.е. отъезде из страны, преимущественно в западном направлении.
По большому счету, в Восточной Европе сейчас происходит отрезвление от чрезмерных надежд, возлагавшихся многими восточноевропейцами на демократизацию и интеграцию в ЕС.
Стало ясно, что «настоящим» Западом этот регион станет еще нескоро — если станет вообще.
Собственно говоря, это не более чем возвращение на круги своя. Ведь с XVI до середины XX века центр и восток Европы в силу исторических и географических обстоятельств лежали в стороне от основных торговых путей и, соответственно, от наиболее хозяйственно развитых регионов Старого Света. В экономическом плане Прага, Гданьск или Будапешт не могли тягаться с Лондоном, Роттердамом или Руром. Геополитическая роль востока Европы в разные эпохи менялась, но в социально-экономическом отношении он в последние 400 лет всегда отставал от западной части континента. Нет причин думать, что этот многовековой разрыв можно преодолеть одним махом — и именно сейчас. Тем не менее, падение коммунизма, этого неудавшегося проекта «догоняющей» модернизации, породило надежды, которым нынче приходит конец.
Но Центральная и Восточная Европа вряд ли обречена на прозябание.
Экономика большинства стран региона регулярно растет весьма пристойными темпами — 4-7% в год. Вступление в ЕС принесло определенные гарантии политической стабильности: скажем, при нынешней напряженности в отношениях между Венгрией и Словакией отсутствие «модератора» в лице Евросоюза могло бы привести к появлению в центре Европы новой «горячей точки». Растет приток инвестиций — настолько, что незадолго до своего ухода с поста канцлера ФРГ Герхард Шрёдер обвинил в «отсутствии патриотизма» те немецкие фирмы, которые начали перемещать капитал в восточном направлении. Под влиянием подробных и занудных инструкций Еврокомиссии, вызывающих порой то хохот, то раздражение СМИ и общественности, понемногу цивилизуется местное чиновничество. Многое меняется, просто темпы и масштаб этих перемен не столь ошеломляющие, как представлялось когда-то.
Центральная и Восточная Европа вряд ли в обозримом будущем станет «пупом земли», диктующим остальному миру темпы и характер социального, экономического и технологического развития.
«Коньком» востока Европы в среднесрочной перспективе останутся сборочные производства, предприятия легкой и пищевой промышленности, возможно, сельское хозяйство (в том случае, если удастся «пробить» в рамках ЕС уменьшение субсидий западным, прежде всего французским, фермерам) и т.п. Не стоит забывать и о важной роли этого региона как транзитной зоны между Россией и Западной Европой, о возможностях, которые открываются здесь перед российским капиталом, — примером чего может, кстати, служить «бунтующая» Венгрия.
Восток Европы нынче в кризисе — это не подлежит сомнению. Сей кризис, однако, из тех, после которых можно рассылать телеграммы с известной цитатой из Марка Твена: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».