Цивилизация
В политике, как и в жизни, приятны исключительно лестные сравнения и параллели. Идеологи действующего режима предпочитают сравнивать сложившуюся в нашей стране партийную систему (с некоторых пор принято относить к числу т. н. доминантных) или с послевоенной японской, или со шведской с 1932 по 1976 годы. Критики уверяют, что гораздо правомернее аналогия с Мексикой 1929–2000 гг. Однако и последнее сопоставление явно приукрашивает российскую политическую действительность. Они тоже не совсем правы.
Что ни говори, а Институционно-революционная партия (ИРП) была стержнем мексиканского режима, инструментом влияния властвующей элиты в широких слоях общества – своего рода облегченной версией КПСС. «Единая» же Россия, как и все прочие ипостаси «партии власти», пребывает в неком виртуальном пространстве – вне государственного аппарата и вне общества. Даже если учесть, что ИРП лишь с большой долей условности можно было назвать правящей партией, то о ЕР нельзя сказать и этого.
«Единая Россия» – это симулякр, существующий ровно до тех пор, пока стоящие за ней реальные субъекты отечественной политики делают вид (требуя того же от других), что верят в ее существование.
Стоит правящей бюрократии сказать: «Нет такой партии!» – и симулякр исчезнет бесследно.
Более адекватна аналогия с другой латиноамериканской страной – Бразилией, и тоже с конкретным периодом ее истории. Когда в 1964 году к власти в очередной раз пришли военные, они не стали, как в 1930-м, запрещать партии, а решили создать «двухпартийную систему». Чтобы принудить партии к слиянию в два крупных блока, существенно ужесточили законодательство. И действительно, большинство действующих политиков вступило в проправительственный Альянс национального обновления (Aliança Renovadora Nacional; Arena), остальные – в оппозиционное Бразильское демократическое движение (Movimento Democrático Brasileiro; MDB). В двух последующих избирательных циклах проправительственная партия получала около 70% мест в Конгрессе (Палате депутатов) и более 80% в Сенате.
Так продолжалось до 1974 года, когда Бразилия вместе со всем западным миром вступила в полосу экономического кризиса. С этого момента расклад политических сил изменился кардинально. На выборах 1974-го MDB получило 44% мест в Конгрессе и 72% в Сенате. Чтобы исправить ситуацию, военные были вынуждены не только прибегнуть к всевозможным административным ухищрениям, но и пойти на серьезные политические уступки. В частности, в конце 1978 года они распустили обе организации и резко снизили планку минимальной численности партий. В результате было создано шесть новых партий, две из которых – Социал-демократическая партия (Partido Democrático Social; PDS) и Партия демократического движения Бразилии (Partido do Movimento Democrático Brasileiro; PMDB) – являлись преемниками соответственно Arena и MDB. Наконец, в 1985 году новым президентом страны (в то время он избирался парламентом) стал кандидат от PMDB и фракции «Либеральный фронт» в PDS – в результате военные были отстранены от власти, и политическая, а следовательно, и партийная система Бразилии окончательно утратила черты искусственного бипартизма.
Что сближает нынешнюю российскую действительность с бразильской десятилетия 1964-1974. ? Во-первых,
совершенный иммунитет верховной власти к какому бы то ни было воздействию со стороны партий – напротив, она сама по собственному усмотрению конструирует политическое пространство.
Во-вторых, масштабы электоральной инженерии и административного вмешательства в выборный процесс (здесь мы, наверное, обогнали латиноамериканцев – вряд ли бразильские оппозиционеры под страхом снятия с выборов бегали к военным согласовывать списки своих кандидатов). В-третьих, искусственность, «бессубъектность» и крайняя неустойчивость «партии власти», чьи позиции поддерживаются почти исключительно административными усилиями.
Но есть и серьезные различия. Так, «свобода воли» российской власти имеет не авторитарный, как в Бразилии, а вполне плебисцитарный источник. Ни армия, ни спецслужбы России, начиная с ХIХ века, не пользовались и десятой долей той политической самостоятельности, какой всегда обладали эти институты в латиноамериканских странах (как, впрочем, и в их бывших метрополиях, Испании и Португалии).
Наши верховные правители опираются не столько на грубую силу, сколько на мандат доверия (а нередко – обыкновенного безразличия), выданный избирателем.
Плебисцитарная природа является, однако, не столько преимуществом, сколько слабостью нынешней российской власти. Если бразильские военные после кризиса 1974 года еще одиннадцать лет могли манипулировать созданной ими системой, то у наших власть имущих такого резерва нет. У нас даже казавшаяся несокрушимой КПСС превратилась в руины за какие-то четыре года (правда, и кризис, к которому она привела страну, был уникален по всем параметрам), а что касается «Единой России», то она развалится немедленно после того, как режим столкнется с препятствием, которое не сможет преодолеть одним прыжком. Причем ЕР не расколется на куски, а развеется по ветру: массовость ее рядов докажет свою фиктивность (это и сегодня не секрет), а актив без колебаний покинет тонущий корабль в поисках более надежного транспорта.
Причиной тому – некоторые особенности состава не только «партии власти», но и политической элиты страны в целом.
Главное качество современных российских политиков – суперадаптивность, способность принимать форму того сосуда, в который их «сольют», и окрашиваться в цвет окружающего фона.
В 1990-е годы, при всем обилии «тушинских перелетов» из одного лагеря в другой, в большинстве случаев было достаточно легко определить, из какой среды вышел тот или иной политик – из интеллигенции, партийной номенклатуры, «новой» российской бюрократии, «новорусской» люмпен-буржуазии. Откровенное «хамелеонство» было фирменной этикеткой ЛДПР и сообща порицалось политическим бомондом.
После 2000 года краски постепенно смешались. Теперь один и тот же политик способен выступить почти в любом амплуа в зависимости от того, с какой аудиторией он имеет дело: с интеллигентами он интеллигент, с чиновниками – чиновник, с «народом» – «простой человек» и т.д.
Отсюда та непринужденность, с которой в ходе нынешней избирательной кампании партийные деятели перетекали из одного списка в другой. Бывший эспээсовец Похмелкин собирался баллотироваться в Пермском крае по списку «Справедливой России», а когда не выгорело – вошел в первую тройку «Гражданской силы». Бывший «единоросс» Виноградов, ушедший в «Родину», затем некоторое время планировал идти по списку «Великой России», но когда ту не зарегистрировали, возглавил региональную группу СПС. Митрофанов, всю жизнь кормившийся при вожде ЛДПР, вдруг перешел в «эсеры». «Красный предприниматель» Семаго, некогда входивший во фракцию КПРФ, а в нынешней Госдуме обитающий среди «единороссов», прорывается в новую Думу с «Патриотами России».
Что уж говорить о «Единой России», где экс-коммунисты мирно соседствуют с бывшими «яблочниками» и «правыми», а националисты – с профессиональными борцами против «фашистской угрозы».
И это вовсе не единичные отклонения. Достаточно заглянуть в список любой партии – практически везде обнаружится компания «перевертышей». Отсутствие поддающихся определению политических свойств давно перестало быть исключением из правила, превратившись в атрибут всей системы.
Чем же обусловлена подобная сверхтекучесть современного российского политического класса? Многое, конечно, можно списать и на нравственную неразборчивость, и на последствия негативной селекции, осуществляемой, в том числе, верховной властью. Но самая важная причина заключается в том, что такое поведение поощряет не кто иной, как сам избиратель. Это он вывел на политическую сцену ЛДПР, «партию власти» в разных обличьях, «Родину», Российскую партию пенсионеров и пр.
Не будь на то благоволения электората, не стали бы атавизмом собственные, четко выраженные качества тех или иных политических сил.
Остается, правда, надежда, что рано или поздно, когда избиратель предъявит спрос на политиков, которые не просто пытаются угадать, чего в данном конкретном случае выгоднее наобещать, но и обладают некими имманентными качественными характеристиками, – тогда и появится соответствующее предложение. Ведь главный плюс безликой элиты состоит в способности сыграть какую угодно роль, в том числе и принципиальных политиков. И уже задача общества – сделать так, чтобы именно эта личина прижилась и стала лицом.
Автор — главный редактор бюллетеня «Партинформ»
