Цивилизация
Революция, которая по формальным признакам вроде бы не достигает заявленных целей, бывает выразительнее и универсальнее, чем самые победоносные оранжевые сюжеты. Казавшееся бесконечным египетское противостояние так и не увенчалось отставкой президента Мубарака. Но революции знаменательны не только и не столько фактом чьего-то триумфа или чьего низложения. Только на первый, охочий до сенсаций взгляд интересны конкретные имена, которые через некоторое время либо быстро теряют свое триумфаторское сияние, либо становятся ненавидимыми толпой так же, как те, кто был совместными усилиями свергнут.
Важно, что меняются правила игры. А там может остаться и Мубарак, который в рамках этих правил уже никому не мешает.
Но так навязчивы внешние сходства по части размаха и глобальности, и так трудно противостоять соблазну бьющей в глаза аналогии: бушующий арабский мир – это же Восточная Европа 80–90-х! Размах и взаправду похож. Только революции в Восточной Европе делала не элита, а уличные трибуны, харизматические вожаки-антикоммунисты, чудом уцелевшие в тисках власти.
Нынче на дворе совсем другой стиль революционного задора. Не историческая ломка, каковой была катастрофа коммунизма, а смена технологии власти. Последняя, даже не сопровождаясь кардинальной сменой идей, может выглядеть куда более устрашающе, чем все вместе взятое бархатно-оранжевое. Ведь некоторое время и в самом деле казалось, что низложение надоевшего правителя проходит непременно в духе всенародного хеппенинга. И иногда кажется, что революция со временем захлебывается этим всеобщим восторгом, и все польское и чешское венчается румынским, а революционное разноцветье Тбилиси и Киева оборачивается бесконечным Бишкеком.
То, что разыгралось в Египте, объединило в себе те знания, которые мы накопили благодаря Восточной Европе и нашим взбунтовавшимся широтам.
Скажем, поначалу площадь Тахрир с прилегающим к ней Каиром выглядела увеличенной в масштабе системой площадей и проспектов Бишкека, по которым гуляла разошедшаяся в мародерском порыве чернь. Именно этой чернью запомнились и первая киргизская революция, и вторая. Но там не было такой же черни, но с другим политическим знаком, которая пришла защищать Мубарака в Каире. Киргизская власть не могла рассчитывать даже на эпизод безумной гражданской войны, и каирская практика значительно обогатила имеющуюся на этот счет теорию.
Роль черни в революционном процессе – понятие скорее статистическое. Как толпа вообще. Статистическое благосостояние вообще обычно обратно пропорционально статистической готовности самоубийственно лезть под огонь автоматов и копыта верблюдов, а уцелев – или в промежутках между боями – бить витрины и штурмовать банки.
Потому довольно непросто было бы организовать казавшийся киргизским, а оказавшийся каирским сценарий в Киеве или Тбилиси. Но толпа отнюдь не первична, и Каир показал, что с тактико-практической точки миллионность толпы может поразить только всемирного телезрителя. И как-то совсем не убедительно этот миллион противостоял нескольким десяткам тысяч любителей Мубарака.
В общих чертах процесс, конечно, стандартен и не таит загадок. Народ устает от своих фараонов. Вопрос только в том, кто эту усталость конвертирует в материальную наступательную силу. И тем интереснее площадь Тахрир, что тут, как в каждой такой истории, нужно было только дождаться, пока кто-то произнесет заветное: революцию готовили американцы.
Первой на этот раз тезис, кстати, озвучила английская The Telegraph. Справедливости ради надо отметить, что из сколь-нибудь заметных мировых медиабрендов эту идею больше никто не подхватил, за исключением, конечно, прессы российской. Да и аргументация, которую привели со ссылкой на неизменного Ассанжа англичане, была разработана словно специально для превращения египетского боевика в инструмент развенчания революционных мифов. Оказывается, некий юноша-бунтарь незадолго до событий посещал США, общался, так сказать, с экспертами, получил их благословение, вернулся, собрал миллионы людей по всей стране и все устроил. Он ли все перед этим устроил и в Тунисе, и не его ли следы прослеживаются в Йемене, источники WikiLeaks не уточняют.
То есть никто не спорит, наверняка юноша действительно ездил в Штаты, и, может быть, не он один, и американцы не скрывали, что болеют отнюдь не за Мубарака. Они точно так же не болели ни за Шеварднадзе, ни за Кучму, и даже Бакиеву, вопреки уверениям российских знатоков-геостратегов, они не слишком помогли. Да, они весьма поддержали словом и даже долларом задорных грузинских тинейджеров из «Кмары», как перед этим помогли их ровесникам из сербского «Отпора». Но, насколько известно, затраты эти были столь смехотворны, что уж россияне точно могли при желании эту цену перебить. Не перебили. Отчего – загадка, которая, впрочем, всех интересует намного меньше, чем маршруты американских эмиссаров по всей революционной географии.
Ни американцы, ни кто еще другой просто не в состоянии устроить революцию там, где ею не пахнет. Иначе были бы уже давно безутешны российские поклонники Лукашенко. Но, с другой стороны, не то что миллионы в Каире – десятки тысяч в Киеве просто так, повинуясь одному душевному порыву, на Майдане не собираются. И американцы совершенно не нужны там, где есть отторгнутая от власти элита.
Египетское же расширение теории революции заключается в том, что будущий бенефициар бунта совершенно не обязан быть на виду.
Можно строить догадки и пугать мир (как, кстати, и в киргизском случае) пришествием исламистов, но первичный организатор египетской революции так на себя ответственность и не взял. Потом было весьма двусмысленное поведение армии. Потом площадь Тахрир словно замерла в ожидании сигнала к атаке, не получив его, вдруг заулыбалась и расслабилась. И можно безо всякого сомнения утверждать: толпа в политической полемике сыграла ту же роль, которую у нас в таких случаях играют наработки прокуратуры, чрезвычайно способствующие конструктивным переговорам с тем, от кого хотелось бы избавиться. Одна сторона этих переговоров известна – Мубарак. О тех, кого устроили его половинчатые уступки и обещание уйти в сентябре, доподлинно неизвестно. Может быть, это тот вариант, который устраивает в оппозиции каждого. Никому не нужно все или ничего. Главное, что правила игры в Египте уже поменялись.
И с учетом всего вышесказанного разговоры о том, что такое возможно и у нас, обретают истинную трагикомичность. То есть мы как-то свыклись с тем, что у нас невозможно ни грузинское, ни украинское – если, конечно, не организуют американцы. И что если какая-то трансформация возможна, то уж скорее по-киргизски, но и эта сверхценная идея провитала в воздухе недолго.
Теперь пространство для политических фантазий расширилось в той же степени, в которой обогатил революционную теорию Каир. И уже иные, как из отчаянных демократов, так и из тех, кто этих демократов винит в событиях на Манежной, раздают анонсы: а что, ведь у нас так много схожего!
И не без некоторого воодушевления поднимают голову по соседству, где революции если и были, то закончились бесславно или досадно, как в Белоруссии или Армении, и где революциями не пахнет, как, скажем, в Казахстане. Ведь так все похоже!..
Ничего не похоже. То есть при желании можно обнаружить формальные признаки революционной ситуации. Тот же Назарбаев уже не очень многим правителям уступает по продолжительности властного срока. Тот же Серж Саркисян победил на своих выборах с такими сомнениями, что его победа выглядит не намного элегантней, чем у Лукашенко или того же Мубарака. И, наконец,
почти по всей территории бывшей одной шестой части суши власть не просто устроена одинаково – после того, как нам раскрыли глаза на Египет, мы окончательно поняли, как именно она устроена!
Только одного устройства маловато. Нужно, чтобы очень многое сошлось. Чтобы черни было, как в Бишкеке, но чтобы она была управляема. Чтобы те, кто управляет, могли сами решать, бросить в топку еще тысяч сто человек или можно обождать. А для этого нужно, чтобы в элите стало тесно. Как в свое время в Киеве или Тбилиси. Или нынче в Каире. И чтобы достаточно критическая масса, особенно в элите, захотела и в самом деле поменять не саму власть, а ее технологию с правилами игры. И тогда, может быть, дело и в самом деле останется всего только за юношей, который зачем-то ездил в Вашингтон.
