Цивилизация
Революция «арабского» типа, о которой так долго говорили грузинские радикальные оппозиционеры, не свершилась. Однако «горячий май» 2011 года в Тбилиси обозначил несколько принципиально важных вопросов. Ответы на них крайне важны для понимания не только внутренней динамики в Грузии, но и геополитических раскладов на Большом Кавказе. Почему грузинская власть с впечатляющей легкостью расправилась с оппозицией? Можем ли мы говорить о «руке Кремля» в недавних событиях? И насколько демонстрация «силовых» возможностей Михаила Саакашвили повлияет на его отношения со странами Запада?
Недавние выступления грузинской радикальной оппозиции (в самой стране ее также называют «несистемной», противопоставляя так называемой «оппозиционной восьмерке», то есть партиям, ведущим диалог с президентской командой) можно рассматривать как своеобразную модель для постсоветских оппозиционеров. Они сфокусировали на себе все те «грехи», которые свойственны оппонентам действующей власти в Азербайджане, Армении, России. Во-первых, это отсутствие четкой и внятной стратегии и программы действий.
Дискурс, в рамках которого действовали противники Саакашвили, можно описать метафорой «Мы не врачи – мы боль!».
Однако среднестатистический гражданин постсоветской республики (Грузия или Россия – не важно), за долгие годы приученный к приземленному и прагматически ориентированному (доходящему иногда до цинизма) взгляду на жизнь, требует конкретного рецепта. А у оппозиционеров, кроме неприятия власти, рецептов не было. В самом деле, что принципиально нового могла предложить Нино Бурджанадзе грузинскому избирателю? Реинтеграцию Абхазии и Южной Осетии? «Европейский выбор»? Рыночную экономику? Об этом грузинская государственная пропаганда говорит даже не каждый день, а по многу раз на дню. В чем здесь отличие от программы Саакашвили, кроме личностного фактора? Во-вторых, проблема лидера. Если посмотреть на «руководящие кадры» «несистемной оппозиции» в Грузии, то там все те же знакомые лица. Люди, которые были близки Саакашвили, вместе с ним делали «революцию роз» и «разморозку» конфликтов в Абхазии и в Южной Осетии. И даже успели (в особенности это касается Бурджанадзе) поучаствовать в борьбе с оппозицией.
Постсоветский обыватель власть не жалует. Но более всего он не жалует «бывшую власть», поверженного чиновника и политика, чье низвержение с олимпа кажется ему оправданной справедливостью.
Отсюда и крайне ограниченные возможности для мобилизации сторонников. В-третьих, важной причиной поражения оппозиционеров является сама деятельность грузинской власти. О том, что политика Саакашвили имеет мало общего с демократией европейского образца, пишут все чаще и охотнее и в США, и в Европе. Однако даже жесткие критики грузинского президента не смогут отрицать того факта, что в период его легислатуры Грузия перестала быть «провалившимся государством». Понятно, что борьба с коррупцией в силовых структурах проводится властями не ради абстрактной философии. Президенту нужны хорошо организованные и подготовленные преторианцы, а не разложившаяся милиция времен Шеварднадзе (которая во время «революции роз» предпочла самоустраниться). Но грузинский обыватель сравнивает свое бытие не со стандартами Евросоюза, а с периодом, когда право на свет, газ и воду вовсе не считалось неотъемлемым. И в рамках этого сравнительного анализа «стабильность» (пускай и верхушечная, и полицейская) кажется ему как минимум меньшим злом. В-четвертых, «горячий май» в Тбилиси воочию показал: расчет на мультипликацию «арабских сценариев» на постсоветском пространстве не оправдался.
Без необходимых предпосылок одного желания войти в арабскую революционную реку недостаточно.
Таким образом, для всех постсоветских оппозиционеров анализ просчетов и провалов Бурджанадзе и К становится насущной политической задачей. Иначе повторения тбилисского «горячего мая» не избежать.
Но постсоветская внутренняя политика практически никогда не бывает только внутренней. Как правило, любые оппозиционные выступления рассматриваются в странах бывшего СССР в «привязке» к внешним силам. И майские события не стали исключением из общего правила. На следующий день после силового подавления массовых акций своих оппонентов Михаил Саакашвили, выступая на военном параде, патетически восклицал: «В течение последних дней осуществлялись попытки по написанному за рубежом сценарию сорвать празднование 20-летия независимости Грузии и этот парад, попытки саботажа и массовых беспорядков». Сегодня тема «руки Кремля» чрезвычайно популярна в Грузии. На эту тему высказывается не только глава государства, но десятки экспертов и сотни блогеров. Но насколько справедливо говорить о «пятой колонне» на том лишь основании, что Москва слишком много внимания уделяла разгону оппозиционных выступлений, а экс-спикер парламента Грузии посещала российскую столицу? Оппозиция на то и оппозиция, чтобы критиковать действия властей. Академический анализ вкупе с рассуждениями о «коридорах возможностей» оппонентам власти неинтересен. Отсюда и критика в адрес Саакашвили в его неумении выстроить грамотную политику с Россией. К кому и к чему апеллировали «несистемные оппозиционеры» с 21 по 26 мая 2011 года? К идеям «вековой дружбы с Россией» или к послам стран ЕС (та же Бурджанадзе встретилась с послом Франции Эриком Фурнье)? Разве кто-то из оппозиционеров призывал Россию спасти Грузию от «антидемократического режима»? Напротив, многие противники действующей власти имеют перед Кремлем немало грехов. Включая и Бурджанадзе. И Ираклия Окруашвили, бывшего министра обороны, в последний момент отказавшегося вернуться в Тбилиси Франции, а не из подмосковной дачи. Но дело даже не в грехах и не в дислокации того или иного противника грузинской власти.
После «пятидневной войны» Москва не может предложить потенциальной грузинской контрэлите интересный политический проект. Торг был уместен до 26 августа 2008 года, то есть до признания абхазской и югоосетинской независимости. Сегодня внутри Грузии существует консенсус относительно статуса этих территорий вне зависимости от того, принадлежит ли политик-имярек «системе» или не принадлежит.
Это не плохо и не хорошо, но взгляды России и Грузии на политическую конфигурацию последней сегодня несовместимы. Возможно, через 10 или 15 лет грузинские лидеры согласятся с тем, что Грузия – не Грузинская ССР и в «усеченном виде» она даже лучше, чем вместе с враждебно настроенными этническими элитами. Но все это – дело возможного будущего, а сегодня Москва не может играть на внутреннем грузинском поле. И это Бурджанадзе и К понимают не хуже, чем Саакашвили. Таким образом, тезис о «пятой колонне» становится просто эффективным инструментом в руках команды грузинского президента. Тем паче, что и раньше она нередко прибегала к такой же аргументации. И до 2011 года эта система аргументов эффективно работала и для внутреннего потребления, и для внешнего. Следовательно, нет оснований считать, что искусственная «геополитизация» внутренней политики не будет использована с выгодой Михаилом Саакашвили. Как бы то ни было, а
в мае 2011 года президент Грузии показал, что готов к применению даже избыточной силы (а число сторонников «несистемной оппозиции» на проспекте Руставели по самым оптимистическим подсчетам было не более 10 тысяч человек) для сохранения своей власти.
Является ли решение грузинского лидера «зачистить» центр столицы перед проведением военного парада шагом, который может вызвать разочарование Запада в Саакашвили? На эту тему много и охотно выступали различные российские СМИ. Однако, как это часто бывает, произошло отождествление официальной позиции, в первую очередь Вашингтона, с мнениями американских экспертов и влиятельных обозревателей. Между тем, если говорить про политологов и журналистов из США, то свое разочарование в «маяке демократии» они высказывали (и высказывают) уже не первый год. Силовой разгон оппозиционеров в ноябре 2007 года, «разморозка» конфликтов в 2004–2008 гг., атака на Цхинвали в августе 2008 года и, мягко говоря, весьма спорное признание «геноцида черкесов» парламентом Грузии в мае нынешнего года уже становились поводом для жесткой критики в адрес грузинских государственных структур и лично президента страны. Тут, как говорится, ничего нового. Даже во время «пятидневной войны» СМИ западных стран, вопреки расхожим стереотипам, далеко не в едином порыве поддерживали Саакашвили. Что же касается официальных кругов на Западе, то полагаю, что спешить с выводами о тотальном «разочаровании» не стоит. Так, послы США и Евросоюза в Грузии, соответственно, Джон Басс и Филипп Димитров, комментируя события, случившиеся в ночь на 26 мая, заявили, что разгон несанкционированного митинга «Народного собрания» «был осуществлен законным образом, но спецназ применил силу непропорционально обстановке». Если это разочарование, то что же тогда очарование? Но если говорить серьезно, то
Запад в отношении к Грузии в 2011 году занимает, в отличие от 2003–2004 гг. (когда «очарование» и завышенные ожидания действительно имели место), гораздо более взвешенную и прагматическую позицию. Слова о «демократии» и ее «маяке» еще произносятся, но уже без эмоционального надрыва, скорее как необходимый дипломатический атрибут.
Так откуда же тогда столь осторожная политкорректность в отношении к президенту, который фактически воспроизводит в своей стране опыт Лукашенко или российских строителей «суверенной демократии»? Отвечая на этот вопрос, можно назвать два основных резона. Первый мы можем определить как стратегический. В условиях явного кризиса афганской операции пылкая готовность Саакашвили поставлять рекрутов туда (и даже, если надо, увеличивать воинский контингент) дорогого стоит. Второй резон можно назвать условно «транзитным». Для лидеров США и стран ЕС крайне важен вопрос о цивилизованной передаче власти в Грузии и сохранении преемственности и предсказуемости в этой стране. Напомню, что за 20 лет после распада СССР Грузия – это единственная постсоветская республика, в которой высшая власть ни разу не передавалась от одного первого лица к другому на конституционной основе. Звиад Гамсахурдиа был свергнут в результате военного переворота, а Эдуард Шеварднадзе покинул свой пост в ходе «революции роз». Вашингтон и Брюссель не хотят повторения на новом витке таких же сценариев. А потому многие дипломаты (скорее приватно, чем публично) говорят о том, что не испытывают восторга по поводу Саакашвили, но считают меньшим злом его работу в качестве главы государства до официального истечения срока его полномочий. Тем паче, что оппозиция раздроблена, не имеет внятной программы и свежих лидеров, склонна к авантюрам не в меньшей степени, чем третий президент Грузии. Отсюда и готовность закрывать глаза на «маленькие слабости» Саакашвили, ибо боязнь гражданской войны (по образцу 1991–1993 гг.), превращения Грузии в «провалившееся государство» выше, чем любовь к чистоте демократических идеалов. Как говорится, «ничто не ново под луной».
Между тем такой прагматизм наряду со своими известными выгодами чреват издержками, поскольку грузинский лидер не раз демонстрировал: даже маленькие поблажки себе, сопровождаемые разного рода оговорками и нюансами, он рассматривает как однозначную поддержку. Чем все это чревато, мы уже видели и в ноябре-2007, и в августе-2008, и в мае-2011. Впрочем, уже в скором времени мы поймем, какие уроки извлек грузинский лидер из провалившейся попытки очередной революции.
