Цивилизация
О современном состоянии культуры, о том, кто сегодня определяет, что хорошо и что плохо в искусстве, какой должна быть культурная политика государства, в интервью «Газете.Ru – Комментарии» рассказал киновед, директор Российского института культурологии Кирилл Разлогов.
— Министр культуры Александр Авдеев недавно посетовал, что уровень культуры снижается. Развитие культуры вообще можно описывать в терминах снижения или повышения уровня?
— Так была устроена классическая европоцентристская культура с ее вертикальной организацией. Современная культура в целом существует по другим законам – по принципу взаимодействия множества равноправных субкультур. Повышение или понижение уровня можно рассматривать только в их рамках, потому что каждая из них, по аналогии с классической культурой, организована вертикально. Но когда академик говорит «неразвитый подросток», он лишь констатирует разницу культур «пионеров», с одной стороны, и «пенсионеров», с другой.
Есть старый пример: в 60-е годы Институт искусствознания провел исследование «культурного уровня» населения, перечисляя имена и произведения композиторов, театральных деятелей, художников. Подростки того времени знали только две картины: «Бурлаки на Волге» (она использовалась в качестве иллюстрации в школьном букваре) и «Утро в сосновом бору» (Шишкин и тогда, и сейчас растиражирован в миллионах конфетных фантиков). Все остальные пункты списка могли опознать лишь единицы процентов. Если вообразить обратную ситуацию, и списки популярных в их среде исполнителей, мелодий, образов и т. д. составляли бы подростки, академики точно так же смогли бы указать лишь пару названий, попавших в СМИ и ставших общественным достоянием.
Такое «горизонтальное» представление о культуре, по-моему, сегодня наиболее адекватно.
Так называемый рынок – лишь один из механизмов приспособления культурной продукции к вкусам и пристрастиям основной массы населения.
В его логике, чем больше людей посмотрели или послушали некое произведение, тем оно лучше. Отсюда одержимость бокс-офисом, бюджетами фильмов и т. д. Классическая культура стремилась в этом плане к своеобразному равновесию: она была на самом деле субкультурой, культурой избранных, но при этом хотела стать всеобщим достоянием и всех просветить.
В XIX веке главной формой художественного творчества была художественная литература, а ее главной формой – многотомный роман. В то время грамотными были около 5% населения, а настолько грамотными, чтобы одолеть роман Толстого или Флобера, – не более 1%. Этот процент и был читающей и пишущей публикой, которая и решала, что хорошо, а что плохо. При этом самосознание этой тонкой прослойки было таково, что решения принимались по поводу всей мировой культуры, а мечта была о времени, когда мужик «Белинского и Гоголя с базара понесет».
— Почему же представители современной культуры рассуждают в терминах культуры классической?
— Есть инерция. Социалистическая революция в России первоначально заключила союз с художниками-авангардистами, противостоящими массовой культуре. Они (это описано в работах Ортеги-и-Гассета) провозглашали искусство касты. И в отличие от классической культуры, стремящейся к расширению, эта культура подлинных ценителей прекрасного и хочет пребывать в башне из слоновой кости. С этих позиций самое великое произведение искусства – то, которое понимают только автор и господь Бог. То, что понимают многие, – очень плохое произведение. С точки зрения культуры 1960-х, чем больше зрителей посмотрели фильм, тем он хуже. Поэтому творческая интеллигенция обличала фильмы «Экипаж», «Пираты XX века» и «Москва слезам не верит». Впрочем,
в течение всего ХХ века в сознании образованного населения шла конкуренция между искусством башни из слоновой кости и массовым искусством, которое все больше набирало силу.
На каком-то этапе стало ясно, что жуткая безвкусица через пару десятков лет может оказаться искусством – как фильмы Чарли Чаплина, как «Битлз». В рамках массовой культуры возникает парадокс: качество этой культуры правильно воспринимают люди без художественного образования. Примерно в 50-е годы XX века появляются первые художественные тенденции, базирующиеся на массовой культуре, но относящиеся к элитарным, – поп-арт Энди Уорхола. Авангардисты стали использовать массовую культуру как арсенал своего творчества. Постепенно массовая культура стала завоевывать ведущие позиции. Культура творческой интеллигенции сейчас хоть и существует, но потеряла право решать для всех, что хорошо, что плохо. И решать это, если очень огрубить, стал бокс-офис.
Творческая интеллигенция, дабы не признавать поражение в борьбе с массовой культурой, придумала теорию постмодернизма: все равны и все вторичны, иерархии нет или их множество. Постмодернистский этап происходит сейчас и просуществует, наверное, где-то до 20-го года XXI века. Я сужу по тому, что предыдущие эпохи длились около двух поколений: предмодернизм с 1870-го по 1920-й, модернизм с 1920-го по 1970-й, постмодернизм с 1970 года.
Все технические нововведения в истории человечества не принимались интеллектуальными лидерами: Сократ критиковал письменность; когда появилось кино, его назвали «развлечением для илотов»; телевидение критиковалось за наносимый здоровью вред; после появления видео быстро возник термин «видеотизм». Наконец, появление компьютеров сопровождалось идеей «компьютер воспитывает дебилов».
Что абсолютно верно: с одной стороны, компьютер позволяет не знать таблицу умножения, грамматику, ничего не помнить. Но с другой – он требует поисковых навыков, что гораздо сложнее элементов школьной программы. Об идее «компьютер воспитывает дебилов» мы забыли потому, что пришлось забыть, но она абсолютно соответствует идее Авдеева о падении культурного уровня. С точки зрения разнообразия он, наоборот, растет. Приверженцев классической культуры стало больше, понимающих современное искусство, даже актуальное искусство стало больше. Какие-то его формы получили распространение среди молодежи, что тоже вызывает резкое неприятие нашего поколения – моего и министра Авдеева. Проблема в масштабах измерения: если оценивать внутри узкой прослойки интеллигенции, процент людей, знакомых с объектами культурного наследия, будет высоким. Сейчас же это измеряется по более широкому кругу, что вызывает обманчивое впечатление снижения.
— Какое место занимает сейчас классическая культура?
— Она по-прежнему существует и даже в небольшом объеме – в соответствии со своей долей и рейтингом – появляется на телевидении. Как правило, доступ к нему ее представители получают, когда становятся классиками, никого уже не волнуют, потеряли всякую актуальность.
Канал «Культура» охватывает исключительно мертвую культуру: массовая культура исключена, потому что она на всех каналах, а художественный авангард – потому что он шокирует. Берется средний уровень, который все признают культурой, но который никого особо не волнует.
Но от канала «Культура» почему-то при этом беспрерывно требуют рейтингов. По социологическим данным, число людей, которые интересуются «серьезным искусством», колеблется от 3% до 6% населения. Канал «Культура» государственный, не зависит финансово от рейтинга и должен бы работать на экспертной оценке. Логично, что то, что требует повышения интеллектуального уровня, уменьшает аудиторию.
Количество людей, смотрящих фильмы, выросло в миллион раз благодаря тому, что все качают фильмы из интернета и очень мало кто смотрит в кинотеатрах. В кинотеатрах смотрят фильмы преимущественно подростки, и репертуар рассчитан именно на них. Остальные группы в кино ходят крайне мало. Творческая интеллигенция в этой связи переживает понятную трагедию: они больше не хозяева, теперь не они определяют, что хорошо, а что плохо. К ним не прислушиваются. Отсюда эта скорбь о падении уровня.
— Можно ли в условиях современной культуры «воспитывать зрителя»?
— Каждый человек является членом множества субкультур, он выбирает их сам и находит свое место в их иерархии. Субкультура творческой интеллигенции, обучающейся в так называемых гуманитарных и художественных вузах, пытается действовать в этом направлении – образования зрителя.
Воспитывает не культурная политика, а жизнь и система образования. Но система образования, которая могла бы это исправить, сейчас переориентируется на прагматику, а в советское время больше была завязана на идеологию. И все культурное в нем не нужно и второстепенно.
Ценна либо очень массовая культура, либо культура роскоши. С точки зрения рынка они получают фору. Это не хорошо и не плохо, это означает, что государство могло бы эту фору компенсировать своими усилиями.
— В чем именно могут заключаться усилия государства?
— Культурная политика государства, на мой взгляд, должна заключаться в поддержании баланса. В чем, наверное, прав министр культуры – идеология экономоцентризма, которая господствует в обществе, маргинализирует субкультуры. А государство должно поддерживать все тенденции, соблюдающие равновесие и не дающие возможность самым массовым формам культуры заглушить все остальное. Различным меньшинствам надо давать развиваться, не допускать их блокирования. То есть останавливать попытки РПЦ блокировать все другие конфессии, останавливать попытки Союза художников блокировать все другие тенденции в изобразительном искусстве (что, впрочем, уже невозможно). Не давать прекращать публикации неприбыльных книг – потому что есть сообщества, готовые это читать и покупать. Можно поддерживать определенного рода произведения, которые экспертное сообщество считает выдающимися. И, наконец, это помощь на мировом уровне, где наша национальная, даже самая массовая культура – все равно субкультура на далекой периферии от центра (то есть Голливуда). Можно финансировать проекты своих режиссеров, дотировать свои фильмы за рубежом.
Государству следует поддерживать многообразие культур во всех формах. Не нужно, чтобы русский язык подавил все остальные, нужно, чтобы они существовали совместно. Но мы чуть ли не единственная страна в мире, не подписавшая Конвенцию ЮНЕСКО о культурном многообразии.
— Государственная культурная политика действительно нужна? Ведь культурный процесс стихийный?
— Если не вмешиваться – будет по-другому. Для кого-то будет очень плохо. Кто-то будет уезжать в другие страны. Это касается и массовой культуры, и авангардистов (которые точно больше востребованы за рубежом). Это приводит к маргинализации остатков российской культуры, к уменьшению ее участия в процессах мировой культуры и в многообразии культур. Хорошо это или плохо – трудно сказать. Есть процессы, которые неизбежны, но есть какие-то меры, которые можно принять для снятия их побочных эффектов.
Сам процесс развития культуры, конечно, носит стихийный характер. Люди сами решают, к каким субкультурам принадлежать, что хотят или не хотят смотреть, куда пойти или не пойти, на что потратить деньги.
Бизнес-составляющая культуры базируется на платежеспособном спросе, а интеллектуальный спрос часто неплатежеспособен.
Нередки ситуации, когда фильм не выходит в прокат, но получает высокие рейтинги на телевидении. То есть люди заинтересованы, хотят это смотреть, но не готовы платить за это. А дальше и возникают экономические проблемы культуры: кто получает деньги, какие, как, когда, почему нет денег у одних слоев населения, а есть у других. Это нормальная политическая проблема, которая решается всеми, в том числе и Министерством культуры.
Работая на поддержку культурного многообразия, распространения культурных продуктов, нужно рассуждать с поправкой на коррупцию, на наше госуправление, на нашу ментальность. Можно дать деньги, а получить вовсе не тот результат. Но прогноз реакции среды – это уже задача культурологии.
— Вы участвовали в разработке законопроекта о культуре. Новый закон может что-то изменить, в чем-то помочь?
— Законопроект может установить правила игры, дать стимулы для саморазвития культуры и устранить перекосы в очень незначительной степени. На самом деле
любой законопроект в сфере культуры сводится к фразе «культура — это важно, и нужно ее поддерживать». А как это делать – каждый рассуждает по-своему.
Чем отличается новый закон от старого? Он переходит от вертикали, поддерживаемой Министерством культуры, к идее множественности культур. Он должен был бы изменить одно: большая часть законодательства у нас экономоцентристская и направлена против культуры и всех форм интеллектуальной деятельности. А если сферу творчества вообще вывести из-под действия пресловутого ФЗ 94 и целого ряда других подобных кастрирующих инновацию и модернизацию законов – законопроект сделает свое дело. Но это боятся произнести вслух, потому что потом проект будет согласовываться с Минфином и Минэкономразвития, которые, к счастью, по этому поводу воюют между собой. Пока эволюция в нужном направлении идет крайне медленно – даже в кино только небольшую часть госсредств на кинопроизводство отдельных избранных фильмов удалось перевести из категории закупок в категорию субсидий. Закон о культуре может резко ускорить этот процесс.
Беседовала Светлана Ярошевская.
