Цивилизация
Сразу после распада СССР Латвия взяла курс на Запад. Сегодня страна является полноправным членом ЕС, экономически она тоже теснее всего связана с Западной Европой. Исторический опыт Латвии драматичнее, чем у большинства других новых членов ЕС — Венгрии, Польши или Чехии. Латвия не только входила в так называемый социалистический лагерь, но и была одной из союзных республик СССР со всеми вытекающими последствиями. В то время страна не имела даже того ограниченного суверенитета, которым пользовались другие члены Варшавского договора, — политически она была составной частью большого государства. Это во многом объясняет то заостренное и эмоциональное отношение к вновь обретенному суверенитету и к национальной государственности, который свойственен сегодняшней Латвии.
Потом, в отличие от большинства иных союзных республик Латвия имела опыт демократической государственности. Хотя он был довольно коротким и турбулентным, период демократии с 1918-го по 1934 год до сих пор служит важной точкой отсчета для латвийской политики. Сегодняшняя страна себя считает преемницей довоенной Латвии — именно из-за этого споры о советской оккупации имеют символическое значение.
Когда в 1991 году распался СССР, новые латвийские власти оказались в непростой ситуации: с одной стороны, надо было стремиться к воссозданию межвоенной демократической, прозападной Латвии; с другой — учитывать постсоветские экономические, социальные и демографические реалии.
В социально-экономической трансформации Латвия прошла примерно такую же «долину слез», что и другие бывшие республики СССР. Освобождение цен, стихийная и несправедливая приватизация, социальное расслоение общества, люмпенизация пенсионеров и широких слоев бывшего «среднего класса» — все это имело место. Главные особенности: роль западных советников, строгий монетаризм правительства и почти что полное уничтожение советского производственного сектора, изделия которого в СССР пользовались спросом (как продукты РАФа, ВЭФа и др.), но были неконкурентоспособными в рыночных условиях. Все эти меры способствовали быстрому переходу к рыночным отношениям, но негативно влияли на уровень благосостояния в стране. И все же в начале 1990-х Латвия была поставлена на капиталистические рельсы, и это было важным для дальнейшего развития страны.
Экономические проблемы, от которых Латвия страдает после кризиса 2008 года, не связаны с либеральной ортодоксией 1990-х. Они обусловлены другими факторами — в первую очередь, политизацией бизнеса и неспособностью реформировать общественный сектор, прежде всего образование и здравоохранение.
Латвийский политический класс очень демократичен: во власти представлены многие партии и группы. Но именно фрагментация политики часто осложняет принятие решений, особенно непопулярных, но необходимых реформ.
Демографические и этнические проблемы республики в течение последних 20 лет привлекали к ней международное внимание, в том числе России. Это в первую очередь касается отношений латышского большинства и русскоязычного меньшинства. Последнее включает в себя в русских, украинцев, белорусов, евреев и представителей других народов, которые приехали в Латвию в советские времена и составляют примерно 30% ее населения. Главным признаком самоидентификации этого меньшинства является русский язык.
Новое латвийское государство должно было создавать цивилизованные, демократические отношения с русскоязычным меньшинством, считая себя при этом преемницей предвоенной Латвии и государством, где в лингвистическом и культурном смысле доминирует латышская идентичность.
Эту цель нельзя считать достигнутой даже сейчас, через 20 лет после распада СССР. Вместо того чтобы определять, кто в этом «больше виновен», я попытаюсь вкратце разъяснить главные причины отсутствия интеграции и нормального диалога между обеими группами жителей Латвии. При этом мы должны воздержаться от чрезмерной морализации этого вопроса, которая так нравится радикалам по обе стороны баррикад. Чего-чего, а эмоций в этом вопросе и так хватает.
И среди латышей, и среди русскоязычных речь идет об исторически обусловленной ментальности, которая влияет на процессы взаимного примирения. Латыши в основном очень болезненно переживают унизительную потерю своей государственности в 1940 году, до сих пор ярко вспоминают сталинские репрессии и сокрушаются, что латышский язык де-факто не всегда доминирует в общественной среде. Потому отношения с иммигрантами советского периода иногда строятся на почве своеобразного «мщения», делая в большинстве случаев абсолютно невинных людей ответственными за преступления советского режима. К тому же латыши как «государственная нация» до сих пор страдают от комплекса миноритета и не хотят брать на себя ответственность за всех жителей Латвии, не только за этнических латышей. Русскоязычное меньшинство, со своей стороны, тоже страдает историческими галлюцинациями. История знает не один случай, когда постимперскому меньшинству было очень трудно интегрироваться в бывшей колонии, особенно если эта новая независимая страна маленькая и провинциальная. Это порой приводит к высокомерию, к этническому и лингвистическому нигилизму по отношению к новой стране проживания. В латвийском контексте это опять же болезненно воспринимается латышской общественностью, для которой именно эти ценности — независимое государство и язык — являются наивысшими. Обе позиции трудно совместимы, и латвийские политики, которые привыкли играть на разногласиях, сделали очень мало для их сближения.
На обыденном уровне обе группы латвийского общества имеют вполне цивилизованные отношения. На политическом, к сожалению, признаков интеграции чрезвычайно мало.
Эти разногласия в основном касается трех тем: языка, гражданства и внешней политики. Языковая политика в Латвии строится на латышском языке как единственном официальном, который должен употребляться во всех сферах общественной жизни. Фактически же в Латвии до сих пор больше людей знают русский, чем латышский язык: большинство латышей, кроме младшего поколения, знают русский, а большая часть русских латышского не знают. Русский язык во многих сферах самодостаточен, и латвийское государство поддерживает систему русских школ. Однако именно это и является политическим камнем преткновения. Русская часть населения пытается увеличить роль русского языка, по крайней мере, до статуса языка нацменьшинства. Латышская общественность воспринимает это (и не без оснований) как получение разрешения не учить латышский и занимает жесткую позицию. Профит от этого получают главным образом радикалы с обеих сторон. Когда латышские радикалы этой весной инициировали референдум о закрытии русских школ, русскоязычные ответили референдумом о русском языке как втором государственном.
Если можно надеяться, что значение языковой проблемы с течением времени ослабнет, поскольку молодое поколение русскоязычных уже хорошо говорит по-латышски, то проблема гражданства не решится сама собою. Поскольку Латвия конституционно является не «второй республикой», а той же «первой», независимость которой была насильственно прервана в 1940 году, автоматическое право на гражданство имеют только латвийские граждане довоенного периода и их потомки. Это значит, что иммигранты советского периода должны натурализоваться, сдавая экзамены по языку и истории. Многими негражданами в Латвии это до сих пор это воспринимается как несправедливость, что не вполне обосновано. С другой стороны,
латвийская политика натурализации, которая должна решать проблему лиц без гражданства, оказалась не слишком успешной: до сих пор в Латвии проживают около 320 000 неграждан при 2 миллионах населения.
Несмотря на исторические соображения, такое положение вещей не способствуют образованию политической нации. Скорее, это ведет к политическому отчуждению, особенно в комплекте с постоянной политизацией вопросов натурализации со стороны праворадикальных сил.
Отношения с Россией чисто объективно являются важной составляющей латвийской политики. Тем не менее неразумно рассматривать русскоязычную общину республики в качестве представителя интересов Кремля в Латвии, что охотно делают люди в обеих странах. В течение последних 20 лет официальная Латвия прилагала много усилий к тому, чтобы покинуть орбиту СССР и снова попасть на орбиту западную. Это означает в первую очередь вступление в ЕС и НАТО, что не очень нравится российским властям.
Русскоязычные в Латвии исторически более дружелюбно относятся к России, что вполне естественно. Но было бы неправильно думать, что они настроены против Европы и Запада. Молодое поколение свободно ездит по Европе, работает там и пользуется преимуществами европейского гражданства.
Но, несмотря на это, политическое отчуждение от латвийского государства создает в сознании русскоязычных некоторую лакуну, которая часто заполняется разными формами российского влияния — как позитивными (культура, театр, музыка), так и негативными. К последним относится желание отдельных российских политиков посредством латвийских русскоязычных оказать давление на латвийскую политику. Это, в свою очередь, доставляет удовольствие латышским радикалам, которые всегда не против поговорить о «руке Москвы» и «пятой колонне».
20 лет назад мало кто в Латвии мог предположить, что в 2011 году страна все еще будет заниматься этими вопросами. Тем не менее они реальны. Распад советской империи открыл целую серию новых политических проблем, для решения которых не существует готовых рецептов. И Латвия за 20 лет кое-чему научилась. В первую очередь она привыкла жить с противоречиями и не надеяться на их быстрое решение. За прошедшие два десятилетия сосуществование разных взглядов, различных геополитических амбиций и этнокультурных проектов стало неотъемлемым элементом латвийской реальности. Многие, конечно, ожидали большего. Но и это не так плохо, учитывая специфику нашего общего прошлого.
Автор — политолог, доцент Латвийского университета.
