Цивилизация
Когда началась российско-грузинская война 2008 года, Абхазия и Южная Осетия существовали отдельно от Грузии уже без малого два десятка лет. Все эти годы Россия формально выступала как сила, пытающаяся примирить враждующие стороны, а фактически — как покровительница отпавших от Грузии автономий и держава, стремящаяся примерно проучить режимы, которые сменяли друг друга в Тбилиси.
Будучи очевидным силовым гегемоном в этом регионе, Москва не сумела, а возможно, всерьез даже и не пыталась сформулировать для самой себя те стратегические цели, которые она здесь преследовала. Искать формулу примирения Сухуми и Цхинвали с бывшей их метрополией Кремль никогда, в общем-то, и не стремился — по причине живейшей неприязни к большинству грузинских руководителей, особенно обострившейся с приходом к власти Саакашвили.
По-настоящему помогать Абхазии и Южной Осетии стать полноценными государствами до 2008 года тоже не хотели, поскольку в них ценили именно зависимость. Однако и прямого присоединения их к России всерьез не готовили, поскольку за такую аннексию пришлось бы заплатить слишком высокую цену и в большой мировой политике, и в отношениях с ближним зарубежьем.
Многолетние попытки Москвы одновременно обозначать какое-то продвижение разом по всем трем вышеперечисленным направлениям рождали у участников конфликта ощущение тупика и желание вырваться из него любым способом. С начала 2008-го ситуация быстро шла вразнос.
В феврале независимым государством по отмашке Евросоюза и США официально объявило себя Косово и сразу же было признано десятками крупных стран. Отпавший от Сербии край, прошедший через войны и взаимные этнические чистки, имел никак не больше, но и ничуть не меньше оснований односторонним порядком провозгласить свой суверенитет, чем, например, Абхазия. Российские власти сурово осудили косовскую независимость, но при этом наверняка по-новому взглянули на южнооосетинскую и абхазскую ситуацию. Там имелась полная возможность дать симметричный ответ Европе и Америке.
А тем временем в Тбилиси росло желание повторить в Цхинвали, а потом, если получится, и в Сухуми то, что Москва в 1999-м сделала в Грозном. Там как-то не понимали, что момент для этого был наименее подходящим из всех возможных.
Южная Осетия и Абхазия, земли, населенные осетинами, абхазами и грузинами, стали пространством, где померились мощью и амбициями две державы — огромная российская и переоценившая свои возможности маленькая грузинская. Роль, отведенная в этой борьбе местным силам, была не главной. А мирным людям довелось сначала (как осетинам в Цхинвали) попасть под удар грузинской армии, а потом (как жителям многочисленных грузинских сел в ЮО) подвергнуться изгнанию с земель, где родились. Войны романтичны и красивы только на экране.
Если проблемы не получается или не хочется развязать, иногда их удается разрубить. Пять лет — достаточный срок, чтобы сказать, получилось ли это.
Прежние надежды самопровозглашенных республик (у Южной Осетии скорее иллюзорные, у Абхазии довольно реальные) на международное признание были перечеркнуты именно этой войной и последующим официальным признанием их Россией, войска которой стоят на их территориях. Теперь в них видят не более чем российские протектораты, хотя этот статус Абхазии явно не нравится.
В отличие от патроната западных держав, которые добились признания Косова сотней государств, покровительство Москвы оказалось неэффективным даже на постсоветском пространстве. И собратья по СНГ, и даже российские союзники по ОДКБ наотрез отказались пустить в свой клуб новых членов, видя в факте их отпадения от старой метрополии нежелательный прецедент, а в том, что Россия осуществила это силовым порядком, — плохую для себя новость.
Сами же Абхазия и Южная Осетия, утратившие за четверть века борьбы половину жителей, изгнанных или уехавших добровольно, живут сейчас в бедности, в полной материальной зависимости от России и в государственно-правовой неопределенности. Пять лет назад эта неопределенность приобрела новую форму, но вряд ли более для них выгодную. Это не очень похоже на то, о чем они мечтали, много лет воюя за независимость от Грузии. Перспективы на будущее тут связывают (в ЮО в меньшей мере, в Абхазии — в большей), видимо, с надеждами, что российская хватка со временем ослабеет, а грузинская не усилится.
В самой Грузии режим Саакашвили в конце концов пал, но не свергнутый российской армией, а гораздо позднее и скорее под тяжестью внутренних противоречий, чем из-за поражения в войне. Грузия проиграла дважды. Сначала в попытке отвоевать отпавшие земли, потом отказавшись признать безвозвратность их потери и не сумев сосредоточиться только на задачах собственного развития.
Однако и для России победа над Грузией вовсе не открыла какую-то новую эпоху растущего престижа и влияния.
Триумфальное завершение войны взятием Тбилиси не состоялось из-за международного давления. Случившийся в конце концов приход к власти в Грузии дружественного премьера Иванишвили довольно буквально повторяет украинскую историю с приходом дружественного Януковича. Несмотря на нити, первоначально связывающие того или другого правителя с Москвой, он действует в местных реалиях и марионеткой не становится, даже если предположить, что внутренне был бы к этому готов.
Ну а как надо руководить патронируемыми территориями, в Кремле знают не больше, чем о том, как управлять обычными нашими северокавказскими автономиями. Отношения Москвы с Цхинвали и Сухуми — это постоянные скандалы из-за субсидий, неизвестно куда уходящих, и постоянные же конфликты с местными верхушками, сопротивляющимися, и часто с успехом, навязыванию им руководителей.
Не подчинив Грузию, не добившись международного признания Абхазии с Южной Осетией и не взяв их при этом по-настоящему под контроль, Кремль, как и до войны, действует в этом регионе по наитию и не видя перед собой никакой отчетливой стратегической перспективы. Крутость, которую участники борьбы так старались друг другу показать, дорого обошлась всем, по кому прошлась война. А общепризнанной модели переустройства этого региона как не было до августа 2008-го, так нет и сегодня.
