Цивилизация
Я люблю детей.
С детьми здорово, весело и поучительно. С детьми можно беситься и валять дурака, а когда они становятся подростками — говорить о смысле жизни. Дети знают все про все и готовы этими знаниями делиться, если ты готов слезть с покосившегося забора своего жизненного опыта и слушать их глаза в глаза, серьезно и внимательно. И еще детей можно баловать. И покупать им то, о чем мечтал когда-то сам, а если они не захотят играть в твои мечты, то можно играть самому, и никто не будет над тобой хихикать.
Нет, серьезно, любить детей очень легко и приятно, особенно если их рожают и воспитывают другие. Не спят по ночам родители, уроки с ними делают родители, в вечном страхе живут родители, а ты знай, получай радость общения. Потому что дети — крутые.
И каждый раз, когда я вижу в ленте социальных сетей новости из их жизней, я радуюсь. Их фотографии наполняют меня радостью. Мне нравится видеть, как они растут, как меняются их лица. Мне нравятся их рисунки, их праздники, их забавные разговоры. Мне нравится гордость, с какой родители рассказывают об их достижениях…
— Стоп! – оборвал меня двенадцатилетний сын приятельницы. — А мне вот не нравится. Я не люблю, когда мама вываливает в сеть мои фотки. Я, может, не хочу, чтобы их разглядывали посторонние. Мне, представляешь, вообще неохота, чтобы меня обсуждали какие-то левые люди, которых я даже не знаю.
— Но ведь они ничего плохого не пишут, — ответила я. — Ты всем нравишься!
— А на фига мне им нравиться? Я что, котик? Ой, смотри, у него лапки, ой, смотри, у него хвостик, он за бантиком бегает!
Я стала говорить: друг, ты ошибаешься. Ты никакой не котик, а человек. Ты растешь, развиваешься, ты интересен и ценен не только своим родителям, но и многим другим людям, которые изо дня в день видят тебя на мониторах своих компьютеров и следят за твоей жизнью.
— То есть подглядывают, — резюмировал ребенок. — За мной. Ну шикарно, чо. Офигенно просто. Молодцы. Я вам клоун бесплатный.
Одна из причин, почему я не люблю вспоминать свое детство — это отсутствие личного пространства. Руководствуясь принципом «мала еще частную жизнь иметь», старшее поколение моей семьи без малейшего стеснения выворачивало наизнанку содержимое моего школьного портфеля и личных дневников. То, что я предпочла бы сохранить только для себя, обсуждалось в полный голос, комментировалось и оценивалось. Границ не было. Было ощущение беспомощности и стыда, как будто с меня сорвали одежду и вытолкнули на сцену. И я стояла у всех на виду, а в меня тыкали пальцем и хохотали.
И до разговора с этим мальчиком, которого я считаю своих другом, мне никогда не приходило в голову, что я теперь из тех, обсуждающих, комментирующих, оценивающих. Что я — подглядывающая.
Какой страшный парадокс: мое поколение, которое, пожалуй, можно назвать постсоветским, любит поговорить о том, что ушедший строй презирал частную жизнь граждан. Все эти комсомольские собрания, публичные слушания, товарищеские суды, где «пробирали» и «песочили». Все эти протокольные поздравления «от лица всей школы». Панибратское похлопывание по плечу, аплодисменты толпы, от которых делается неловко до слез, до отвращения к себе. Ведь неважно, добрыми тебя полосуют взглядами или злыми — ты, ребенок, их никакие не просил. Ты не выбирал стоять под этими взглядами.
И от этого еще страшнее, еще тоскливее, и стыд еще удушливей — потому что ты маленький, и ты никто. Вырастешь — будешь решать. А пока стой и терпи. И улыбайся, а то у всех дети как дети, у нас только упыренок какой-то злобный.
И вот теперь мы делаем то же самое с нашими детьми. Только в гораздо большем масштабе. В масштабе, который пока даже осознать трудно, ведь те, кому сейчас двенадцать — это первое поколение детей, растущих на глазах всего мира. За ними может наблюдать любой человек на планете, если вдруг возникнет у него такое желание. Альбомы с мутными фотографиями, которые показывали нашим бойфрендам наши мамы; пожелтевшие тетрадки с беспомощными стихами; байки о том, как кто-то из нас описался на торжественной линейке во втором классе — все это невинные шалости в сравнении с присутствием детей в социальных сетях. Интернет хранит все. Все, что вы когда-либо публично рассказали о своем ребенке, будет доступно и через десять, и через двадцать лет.
Вдумайтесь: кто угодно может проследить жизнь вашего ребенка с пеленок до дня сегодняшнего. Его проблемы со здоровьем, поведением или учебой, его злая шалость, его младенческая истерика или подростковая депрессия, его взросление и половое созревание — все это однажды всплывет. Все это ему, взрослому уже человеку, могут припомнить — и непременно припомнят! — например, при устройстве на работу. И он ничего не сможет с этим сделать. Потому что вот же оно, лежит в сети. Вот же мама ваша родная жаловалась, что подростком вы были нестабильны, общались с воображаемым другом, сутками играли в стрелялку, часто болели и школу прогуливали.
Но и это не самое страшное.
Страшно, что мы не оставляем детям выбора. Запрещая им заводить аккаунты в социальных сетях, контролируя их круг виртуального общения, мы обсуждаем их сами. За их спинами. А потом удивляемся: почему, ну почему они нам не доверяют?
А потому, что надо быть сумасшедшим, чтобы доверять тому, кто предает тебя каждый день. Из любви, из гордости за тебя — побуждения здесь не имеют значения. Вывалить, не спросясь, на публику чужую историю — это предательство. Точка.
Вы, конечно, можете спросить: ребенок, ты не против, если я поделюсь этой историей в фейсбуке? И ребенок, возможно, ответит: да не вопрос, делись на здоровье. Но это не то согласие, которое можно принимать за руководство к действию. Просто потому что, давая его, ребенок не осознает последствий. Параллель жесткая, но я рискну: это как предлагать несовершеннолетнему алкоголь или секс, а потом оправдываться — он же согласился.
Делать свою жизнь публичной или нет и в какой ее части решает только тот, кому эта жизнь принадлежит. И только с полным пониманием всех рисков публичности. Как бы умилительно ни выглядело дитя, сидящее на горшке или идущее в пятый класс — только оно, дитя, имеет право решать, «пилить фоточку в фейсбук» или нет. Потом, когда вырастет. Когда дитя найдет эту фоточку в семейном альбоме и улыбнется — потому что вспомнит, как хорошо ему было в детстве. Как ему было беззаботно и безопасно, и какими нежными были мамины руки, и какими сильными — папины. Руки, которые не стучали по клавиатуре компьютера, а защищали от всего мира его, такого маленького и такого любимого.
