Важнее победы

Я не очень люблю футбол.

Во-первых, мне скучно. Два раза по сорок пять, плюс дополнительное время, плюс пенальти – итого часа два минимум. За два часа я могу приготовить обед на пять человек. Вымыть балконное остекление. Связать сантиметров тридцать широкого шарфа, если узор несложный. Да много полезного можно сделать за два часа. А наблюдать за маленькими фигурками с одним мячом — чего полезного?

Во-вторых, мне завидно. Молодые, здоровые, богатые парни зарабатывают огромные деньги, бегая по полю и пытаясь забить гол, а потом покупают Ferrari. А ты сидишь, как дурак, у телевизора со своим дешевым пивом, и орешь: «Давай, беги, забей!» То есть вроде как — заработай еще больше и опять купи Ferrari, а то одной-то тебе мало!

В-третьих, мне всегда жалко проигравших. Даже если это какие-нибудь очень противные личности. Поэтому я никогда не смотрю первые минуты после матчей – чтобы не видеть, как здоровенные лбы закрывают лицо руками и плачут.

А поскольку я наполовину живу в Португалии, где футбол даже не спорт, а вполне себе религия, представьте, каково мне приходится. Когда меня впервые спросили: «Какой твой клуб?» — я растерялась. Потому что я ведь не Абрамович, откуда у меня свой клуб. Не-не-не, купить любой дурак может, сказали мне, а какой клуб ты любишь? Никакой, ответила я.

— Значит, будешь «Бенфика», — решили соседи.

Португальцы именно так и говорят: он «Бенфика», она «Бенфика», я «Бенфика» с рождения и до смерти. Ну или там «Спортинг».

Но быть «Бенфикой» мне не хотелось, потому что если ты «Бенфика», то с тобой непременно будут говорить о «Бенфике», а я в этом ничего не понимаю. Поэтому я придумала для себя футбольный лайфхак: выбрала наиболее убогую с точки зрения турнирной таблицы команду и стала со скорбной гордостью говорить: я – «Эштрела Амадора».

И португальцы тогда похлопывали меня по плечу и так же скорбно говорили: ну ничего, ничего, ты держись как-то. А поскольку люди они по большей части воспитанные, то разговоры о футболе в моем присутствии сворачивались: зачем лишний раз причинять человеку невыносимые душевные муки. В день, когда «Эштрела Амадора» прекратила свое существование, в нашем кафе меня встретили так, словно я разом лишилась всей родни. А Луиш, бывший вор-домушник, ныне добропорядочный сквоттер, восхищенно сказал:

— Как она держится. Какая она сильная.

В общем, я делаю все, чтобы футбол присутствовал в моей жизни минимально. У нас с футболом, можно сказать, взаимная вежливая холодность. И потому чемпионат мира до недавнего времени вызывал у меня только глухое раздражение: пробрался все-таки, не спрятаться теперь не скрыться. Пробки, толпы, вопли.

— Да ты чего? – изумились португальские соседи. – Круто же!

Ну конечно, подумала я, вам-то не привыкать, у вас каждый раз круто, когда «Бенфика» играет. Мне даже телевизор не надо включать, когда «Бенфика» забивает, весь квартал ходит ходуном так, что стены трясутся. Верный знак: если штукатурка мне на голову посыпалась, значит, забили.

— Может, и круто, — сварливо сказала я. – Если побеждать.

Соседи посмотрели на меня странно.

— Ты вообще ничего не понимаешь в футболе, да? – догадался сквоттер Луиш. – При чем тут вообще победы?

И тогда я стала думать. В чем же смысл соревнования, как не в победе? Спортивные состязания как бескровный суррогат войны. Футбольное поле как поле битвы. Гол как доказательство доминирования. Разве не к этому в конце-то концов сводятся все эти матчи, кубки и мундиали?

Вот с этими мыслями я и сидела на трибуне подмосковного стадиона в ожидании, когда на поле на открытую тренировку выйдут игроки португальской сборной. А позади меня сидел парнишка лет четырнадцати – сидел и тихо перечислял игроков по именам. Сначала – португальцев. Потом англичан. Потом наших. Дальше пошли какие-то совсем незнакомые мне фамилии.

Этот парнишка – у него не было билета, и он стоял под дождем среди двух десятков таких же несчастливцев, кто очень хотел, но не мог попасть на стадион. Они все приехали из Москвы в надежде на лишний билетик, но судьба улыбнулась именно ему. У кого-то изменились планы, билет оказался не нужен, и в первые секунды парень не поверил, что ему его правда отдают. А потом бросился на шею дарителю, презрев подростковую надменность и захлебываясь от счастья. И вот теперь он сидел на трибуне, вцепившись руками в кресло и неотрывно глядя на мокрое поле.

Там было много таких детей – постарше и совсем маленьких, которых привели родители, и которые гроздьями висели на ограждении. Их осторожно отдирали от холодных металлических труб, сдавали родителям, но они как-то просачивались обратно, и в конце концов волонтеры и охранники, устав бороться со стихией, просто следили за тем, чтобы никто не застрял головой между этими трубами.

А еще там были португальские болельщики, которые проехали пять тысяч километров на обклеенном футбольной символикой старом автомобиле. Они фотографировались с другими болельщиками, желали нам удачи и говорили, какой это праздник – попасть на чемпионат.

— Вне зависимости от результата? – коварно спросила я.

— Ты когда вечеринку устраиваешь, тоже ждешь результата? – удивились они.

У меня после вечеринок результат один: похмелье.

— Но если вечеринка была хорошая, разве оно того не стоило?

Потом в метро я объясняла семидесятилетней испанской болельщице разницу между «Площадью Революции» и «Охотным рядом». Я увидела, вернее, услышала бразильцев – их всегда слышно издалека – которые обменивались фанатскими шарфами с ребятами из Уругвая, а потом сокрушались: ну, что мы за дураки, надо было потом, после чемпионата меняться! В последние несколько дней я видела много такого, чего в Москве не было очень давно, а может и никогда.

Ну да, я не люблю футбол. Но это не значит, что я не люблю праздник и не могу стать его частью. Даже наоборот: я не люблю футбол, и потому мне неважно, кто победит. Пробки, перекрытия улиц и все неудобства, без которых невозможно ни одно событие такого масштаба – это тоже неважно.

А что важно?

А вот когда маленький мальчик на подмосковном стадионе по-русски закричал «Рональдоооо! Помаши мне!» Роналду обернулся, и в этот момент у него отобрали мяч. Но это тоже было неважно, потому что он помахал, и мальчик завопил от восторга и счастья. И его папа, у которого он сидел на плечах – тоже.

Вот это важно. А все остальное – нет.

Хорошего нам праздника.