Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Вирус личной вины

Журналист

Лиссабон. Самое начало карантина. В городе закрыто все, кроме продуктовых магазинов, да и туда пускают по шесть человек за раз. Лиссабонцы напуганы и растеряны, не знают, что делать и как существовать в этой странной реальности. Эта растерянность чувствуется во всем, достаточно взглянуть на содержимое их магазинных тележек. Не привыкшие постоянно готовить дома, воспитанные в культуре городских кафе, они покупают много и несколько бестолково.

Мы стоим в очереди, нас всего-то шесть человек, по три к каждой кассе. Мы стараемся все делать быстро, потому что на улице ждут еще человек двадцать — внутрь их пустят только после того, как выйдем мы. Я выгружаю на ленту свои покупки: две вязанки дров — да, здесь еще пользуются каминами и камельками, средство для мытья посуды и неизбежную бутылку вина. Одну. Мрачно радуюсь тому, что я следующая — мне хочется поскорее убраться из гнетущей тишины торгового зала. На солнце, к мужу, который ждет меня у входа.

— Эй, мисс, пропустите нас вперед, у нас только зубная паста и шампунь!

Оглядываюсь: два здоровенных черных парня из соседней очереди уже направляются ко мне. Ангола, думаю я, португальский им явно родной. Парням лет по двадцать пять, и, судя по лиссабонскому выговору, выросли они здесь. Значит, должны знать, что следовало бы сказать «пожалуйста». Но они не просят — требуют. Словно имеют на это право. А требование правил вежливости не подразумевает.

— Нет, — говорю я. — У вас четыре вещи, у меня четыре вещи.

— Мы торопимся.

— Я тоже.

Парни смотрят на меня недобро. Я делаю вид, что меня это не касается.

— Русская? — спрашивает один.

— Русская, — с вызовом отвечаю я. — Какие-то проблемы?

Очередь и кассиры неуловимо вжимают головы в плечи. Я знаю, что они думают: ну их, этих иностранцев, пусть сами разбираются.

Черные парни смотрят на меня, я смотрю на них. Не вздумай съежиться и отвести глаза, думаю я. Они просто скоты, наглые зарвавшиеся скоты.

Вперлись в магазин вдвоем, чтобы купить то, что унесет и ребенок, наплевав на людей, которые стоят под солнцем и ждут. Они не хотят стоять в очереди. Они привязались именно ко мне, потому что я иностранка, я одна, и с их точки зрения я должна испугаться. Так вот хрен вам. Не испугаюсь. И не пропущу.

Поэтому я пялюсь на них так же пристально, как они на меня.

— Расистка! — выплевывает черный парень.

— Идиот, — автоматически отбрехиваюсь я.

Оставшиеся несколько минут мы обмениваемся взглядами, полными взаимной ненависти. Потом я, наконец, расплачиваюсь и выхожу. Парни все еще ждут своей очереди.

Навьючиваю мужа, рассказываю ему, что случилось. Муж предсказуемо возмущен. Он на моей стороне. Да все на моей стороне, включая логику и элементарные правила существования в обществе. Но мне почему-то противно и неспокойно — хотя в этой ничтожной схватке я вроде как победила.

Это чувство преследует меня весь остаток дня, и к вечеру я, наконец, понимаю, в чем дело: мне очень обидно.

Слово «расистка» меня не просто задело, а по-настоящему обидело. Этому нет никаких рациональных объяснений, ведь все было по-честному. Я бы пропустила пожилого человека, людей с детьми — вне зависимости от расы и национальности. Но два здоровенных лба, которым лень подождать пять минут?

И ведь они прекрасно знали, что именно меня заденет. Могли бы сказать «стерва», и я забыла бы об этом через пять минут. Но они сказали «расистка» и попали в болевую точку, о существовании у себя которой я даже и не подозревала.

Я не расистка, нет! Я не различаю людей по цвету кожи и национальности — чаще всего я этого даже не замечаю, серьезно. Описывая человека, я упоминаю профессию, стиль в одежде, да хоть оттопыренные уши — но только не цвет кожи. Не потому что стесняюсь сказать «черный», в Португалии это совершенно нормальное слово. А просто действительно редко обращаю на это внимание: ну тот парень в слишком узких джинсах, что играет на кавакинью, он еще пришел с шикарной блондинкой, которая весь вечер на нем висла. Вот так я описываю человека.

Я не шарахаюсь от африканцев, возвращаясь домой с вечеринки. Не запираю судорожно автомобиль, увидев проходящего мимо черного парня. Я живу в районе Морария, самом эмигрантском в Лиссабоне, у нас тут кого только нет, от Китая до Марокко.

Да я, в конце концов, в Португалии больше иностранка, чем те парни из магазина! Весь мой расизм — это зависть к африканским женщинам, которые умеют нести себя с изысканной грацией и достоинством, что достались им от рождения.

В конце концов, я родилась и выросла в стране, которая ничего плохого африканцам не сделала. Кому другому — пожалуй, но не им! Это не мои предки торговали черными рабами, не мои предки превращали африканские страны в колонии. Не мои предки законодательно запрещали черным мужчинам жениться на белых женщинах. А хоть бы и мои — что с того? Какое лично я имею к этому отношение? С чего мне оплачивать чужие долги? Да и есть ли они вообще, долги эти?

И откуда в таком случае обида — и чувство вины? Да, именно чувство вины, как будто я виновата в том, что родилась белой. Все это какой-то бред.

И вот мы сидим за столом в моем доме — я и мой друг Роланду. Он музыкант, один из лучших в Лиссабоне. Он из Кабо-Верде, он португалец по паспорту, он черный. И он один из тех, с кем я могу говорить обо всем, не боясь быть неправильно понятой, несмотря на мой скудный португальский язык.

— Что ты думаешь о происходящем в Штатах? — спрашиваю я.

— Все это очень плохо, — отвечает Роланду. — Но абсолютно закономерно.

— А тебе не кажется, что Флойд — плохой символ борьбы за права?

Прежде всего Флойд — триггер, говорит Роланду. Знаешь, как бывает, когда человек очень долго терпит, и временами ему даже кажется, что все хорошо, а потом какое-нибудь маленькое событие из тех, что происходили уже много раз, вдруг срывает крышку.

Я хочу спросить, что уж такого страшного приходится терпеть афроамериканцам. Или маори. Или индейцам. Или африканцам в Португалии.

Нет, я понимаю, что как раз в Португалии можно «пришить» дела давно минувших дней почти любому белому жителю. Ну а что, Эпоха Великих Открытий, работорговля, колониальные войны. Завоеватели, которые приходили на чужие земли. Все это «бремя белого человека», причинение добра в своем «белом» понимании.

Но значит ли это, что надо снести статую Фернану Магеллану на площади Чили в Лиссабоне? Или башню Белен в устье Тежу — потому что она есть символ тех самых Великих Географических Открытий, которые согласно мнению огромного количества людей по всему миру, принесли предкам этих самых людей только горе и страдания?

— Это абсурд, — говорит Роланду. — И если бы я верил в теорию заговора, я бы сказал, что эти требования появляются именно для того, чтобы дискредитировать действительно важные вещи. Те, о которых в Штатах и Европе предпочитают обычно не говорить.

Я понимаю, о чем он. Петиция за снос башни Белен собрала полторы сотни подписей — в десятимиллионной Португалии. Красная краска на статуе миссионера Антониу Виейры, жившего почти полтысячи лет назад, вызвала возмущение и была объявлена не борьбой, но вандализмом и преступлением. Об этом здесь говорили и продолжают говорить.

А вот о том, что за одинаковое правонарушение белый и черный получат разные сроки, и угадайте, кто меньше, говорят гораздо меньше. О том, что полиция ведет себя гораздо жестче с черными, чем с белыми — тоже. Даже если белый такой же эмигрант.

Расизм в Европе на самом деле существует. Он часть жизни, порой незаметная — но только для того, кто не знает, что значит быть черным.

Я знаю это по себе. Получала ли я более вежливое и качественное обслуживание в государственных учреждениях только потому, что я белая? Да. Проводили ли меня без очереди в заведения только потому, что я белая? Да. Искали ли у меня поддержку в конфликте с черными только потому, что я ТОЖЕ белая? Да.

И если хорошенько подумать, неважно, в какой именно стране я родилась и выросла. Неважно, как лично я отношусь к представителям других рас. Важно, что я — часть европейской культуры, что я пользуюсь ее плодами, что я живу в этой системе, и меня она полностью устраивает. А значит вольно или невольно я тоже инфицирована чувством вины, которое и есть причина расовых волнений, охвативших мир.

Причина именно в вине, которую испытывает сейчас «белый» мир. А вовсе не в погромщиках, предъявляющих абсурдные требования вроде «отобрать и поделить» и «встать на колени». И вовсе не в человеке по фамилии Флойд. Это следствие — закономерное и неумолимое, как морской прилив.

Что делать с этим чувством вины — не знает, кажется, никто. Отсюда и странные, нелогичные, несоразмерные поступки, за которыми больше эмоций, чем здравого смысла. Подарить дочери Флойда акций на миллионы. Учредить стипендию его имени. Снести памятник Колумбу и сровнять с землей башню Белен. Отсюда и реакция на эти поступки: да, вы виноваты, давайте больше, ведь вы продолжаете жить в мире, который построили в том числе и за счет наших предков.

Но ведь все эти люди — они уже давно тоже часть этого мира, скорее всего возразит мне пытливый читатель. Если они в него не вписались, это их проблема. Если они не хотят учиться и работать, это их проблема. Если они хотят получить все на халяву, это их проблема, мы им ничего не должны и ничего не отдадим. Пусть воюют с памятниками, если ни на что другое мозгов не хватает.

Это не война с памятниками. И не война с памятью. Это, строго говоря, вообще не война. Это старая травма в масштабе цивилизаций, которая никуда не делась, и которую никто не проработал.

Вот что это все такое, а никакой не экономический кризис и не посткарантинный психоз. И даже если сейчас эти настроения потихоньку сойдут на нет, никто не возьмется предсказать, из-за чего и когда они, подобно лимфоузлам, сигнализирующим о заболевании организма, вспухнут снова.

Это два человека, черный и белый. Которые орут друг на друга, потрясая оружием, потому что очень боятся сесть и поговорить о том, что между ними происходит. Просто поговорить. Честно. Глядя друг другу в глаза. Как равные. Как люди.

Реклама ... Рекламодатель: TECNO mobile Limited
Erid: 2RanynFDyWp