Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

«Чо приперлись?»

Журналист

Мне не нравится слово «эмиграция» — есть в нем какая-то глухая неизбывная тоска: тающая под крылом самолета Москва и чувство, что жизнь закончена. Да, впереди, наверно, другая, может, лучшая, но этой, привычной, знакомой до последней черточки, больше не будет уже никогда.

Еще полгода назад это слово казалось пережитком далеких времен, когда отъезд означал прощание навсегда — да, с тем, от чего бежишь, но и с тем, что тебе дорого. Мы успели привыкнуть к тому, что мир, в сущности, очень невелик, и путь до родных березок и недолог, и недорог, и открыт.

Это не эмиграция. Это просто переезд, который уже давно и не освобождение, и не трагедия. Рвать по живому больше не нужно, родня приезжает в гости, и друзья остаются друзьями, тем более, что есть интернет.

Накрыла ностальгия, захотелось бородинского хлеба с селедкой — прыгнул в самолет, и через несколько часов вот тебе и хлеб, и селедка, «и какава с чаем». Да и само понятие «ностальгия» давно приобрело сатирическую скорее коннотацию из серии «вот бы сейчас погладить медведя, обнять самовар и сплясать «Калинку» под цыганский хор».

Глобальный мир предоставляет миллион возможностей создать вокруг себя то пространство, которое хочется, от Первого канала в телевизоре до хоть того же самовара. Русскому человеку, живущему, как, скажем, я, в Лиссабоне, доступно все, что доступно москвичу или жителю Саратова, а что недоступно, можно заказать, оплатить и получить.

Именно поэтому внезапное закрытие границ стало таким шоком: мы привыкли знать, что недоступных мест на планете Земля больше не существует. И именно поэтому многие в России именно сейчас всерьез задумались об отъезде.

Мол, если уж границы закроют окончательно, лучше мы останемся по ту сторону, а не по эту, где березки. Отчего так, разговор отдельный. Но даже в этих посткарантинных условиях переезд в другую страну вполне осуществим и даже не слишком сложен технически. Особенно если учесть, что в глазах местных русский иммигрант уже довольно давно ничем не отличается от французского, шведского или армянского.

Никто не тычет пальцем, не просит передать привет КейДжиБи, даже сакраментальное «Водка-Путин-балалайка» позволяют себе только совсем уж дураки. Живет человек и живет, кому какое дело, откуда он приехал.

За весь мир не скажу, но Португалия принимает охотно и доброжелательно, и моя учительница на бесплатных языковых курсах для иностранцев говорит о паспортах для получивших уровень А2 как о деле решенном: мол, вот теперь у вас есть документ, чтобы стать португальцами. И непременно уточняет: португальцами русского происхождения. А также украинского, канадского, пакистанского и даже австралийского — география нашей группы довольно обширна.

Но вот одна из вещей, которые следует знать перед тем, как начинать движение по маршруту «чемодан-вокзал-Европа»: оказавшись здесь, мы можем рассчитывать только на себя. Именно мы. Не поляки, не украинцы, не армяне. Мы. Русские.

На нашем маленьком ларго, это вроде площади, есть индийская лавка. Для человека из России, привыкшего к круглосуточному магазину в шаговой доступности, это очень удобно: практически в любое время суток можно купить макароны или стиральный порошок, португальцы-то закрываются ровно в семь. Так вот, в этой лавке работает человек десять, причем постоянный только хозяин, остальные появляются и через пару месяцев исчезают. В основном это молодые мужчины, чья судьба первое время рисовалась мне довольно ужасной: куда они деваются? Может быть, владелец бизнеса с внешностью классического болливудского злодея продает их в рабство?

Разумеется, нет. Эти молодые мужчины работают у сеньора Калы — так зовут «злодея» — первое время после переезда из Индии. Оглядеться, получить какой-то языковой минимум, разобраться с документами — на все это нужно время, и они его получают. А потом находят другую работу или открывают собственный маленький бизнес.

У китайцев картина похожая: они держатся вместе, помогают своим, и это очень хорошо видно. Непальцы, бангладешцы, пакистанцы — я все изумлялась, какие же здоровенные у азиатов семьи, все едут и едут. А потом мне рассказали, что это вовсе необязательно родственники, а просто соотечественники, которые отваживаются на переезд не в последнюю очередь потому, что знают: «свои» помогут, если в этом возникнет необходимость.

Это называется диаспора: часть этноса, проживающая вне страны происхождения и образующая устойчивые и сплоченные группы в стране проживания. Так говорит словарь.

У французских иммигрантов, что изобильно заселяют исторический центр Лиссабона и называют традиционно эмигрантскую Морарию «португальским Монмартром», устойчивой и сплоченной группы нет, а есть шумная компания, что собирается по пятницам в единственном баре в округе, где подают французское вино. Я часто вижу в компаниях итальянцев, испанцев или бразильцев, которых привели не дружбы ради, а только потому, что «он переехал месяц назад, совсем один здесь, но парень вроде неплохой, не бросать же своего».

Знаете, что я услышала от соотечественников, живущих в Лиссабоне, когда десять лет назад поняла, что Португалия станет важной частью моей жизни? Ну и что ты будешь здесь делать? И звучало это как «чо приперлась».

Чо приперлись?

Этот невысказанный, но и не особенно скрываемый вопрос русскому человеку задают за границей другие русские люди. Они, эти люди, могут быть успешны или крайне бедны, хорошо интегрированы или абсолютно одиноки — но они приехали раньше, и это их поляна. А вы — не «свой», которому надо помочь. Вы конкурент, сунувший нос в чужую кормушку. И неважно, что кормушка эта может быть пуста. Вы «приперлись» — и это достаточное основание, чтобы смотреть на вас с подозрением.

Создание активной и эффективной диаспоры требует серьезных усилий и невозможно без помощи метрополии и без денег. Диаспора — инструмент экономический, политический и социальный. Я прекрасно понимаю, что сеньор Кала помогает своим вновь прибывшим соотечественникам не по доброте душевной, а потому что так принято. Или вот еще принято, что не должно быть бездомных китайцев — и их правда нет, за этим следит диаспора. Принято, если ты, скажем, француз, выяснить, где собираются другие французы, и обозначиться хотя бы раз: вот он я, я тут теперь живу.

У русских принято держаться друг от друга подальше, однако приглядывать ревниво — а вдруг этот, который тут без году неделя, где-то чего-то урвал.

У русских принято как в армии: ты салага, я дед, послужи-ка с мое. Нет, мы не упыри какие, мы умеем дружить и друзьям помогаем, но это единичные связи, возникающие на фоне личной приязни. Если рассматривать нас как этническую группу, мы не помогаем друг другу, не формируем никакое собственное культурное пространство и вообще не хотим, чтобы нас рассматривали как этническую группу.

Да я от этой этнической группы и свалил, сказал мне один португалец русского происхождения. Думал, хоть здесь их не будет. А они все прут и прут, как будто им тут медом намазано. Деликатный человек, мог бы сказать: «Вы все прете и прете».

При этом потребность в общении с соотечественниками никуда не девается. Это не про самовар и березки, не про помощь с работой, это вообще не про материальное.

Это про то, что жизнь в незнакомом мире очень выматывает, особенно поначалу, и мозгу с психикой требуется пространство с привычным культурным кодом — просто чтобы не сойти с ума. Говорить на родном языке, обсуждать то, что невозможно обсудить с местными, отвлечься от ежедневного, ежечасного ощущения, что ты сдаешь экзамен вообще на все, от лингвистики до обычаев, и просто побыть собой. Почувствовать приятную тяжесть своего бэкграунда — книги, фильмы, песни, анекдоты — который мало кому понятен и на новом месте. Ведь тяжело взрослому человеку жить в положении только вылупившегося цыпленка. Тяжело и неестественно.

И тогда на русского человека обрушивается старый добрый когнитивный диссонанс, который куда еще выплеснуть, как не в интернет. Именно поэтому эмигрантские интернет-сообщества живут как грибы: быстро растут и размножаются спорами. Потому что главная причина их существования — желание все-таки пообщаться с теми, кого так не любишь.

Я не знаю, откуда у нас такая патологическая нелюбовь друг к другу. Откуда желание перейти на другую сторону улицы при звуках русской речи. Откуда этот оголтелый и довольно людоедский индивидуализм.

Может, генетическая память о времени, когда ходить строем считалось единственной приемлемой моделью жизни. А может, мы никогда и не умели объединиться сами, а только под давлением власти или обстоятельств — и всегда ненадолго. Или все дело в нашей глубинной нелюбви к самим себе, чьи корни следует искать… да во всем, вообще во всем, от религии до климата! — и, как говорится, хрен найдешь.

Поэтому не будет у нас никакой диаспоры — даже если родина-мать вложится в ее формирование. Поэтому любого, кто приедет и уставится на соотечественников чистыми глазенками новорожденного эмигранта, сурово спросят: «чо приперся»? Ты в курсе, что тебе никто ничего не должен, сам ты никому не нужен, и вообще никто никому не нужен? Эй, куда? Что значит «я пошел тогда»? А ну отвечай, зачем приперся, с тобой разговаривают!

Реклама ... Рекламодатель: TECNO mobile Limited
Erid: 2RanynFDyWp