Цивилизация
– Это ваша сумка, мадам? – спрашивает сотрудник службы безопасности аэропорта. – У нас возникли кое-какие вопросы.
– Моя, – обреченно киваю я. – Одна из.
Молодой турок с внешностью султана из сериала «Великолепный век» поднимает на меня глаза, и я понимаю, что сейчас количество вопросов утроится. Некоторые он, конечно, не задаст – постесняется. Ну, к примеру, чего это я в шубе, когда на улице десять градусов тепла. Или зачем на мне четыре кофты, две из которых с капюшоном.
– Откройте, пожалуйста, – просит турок.
– Если я его сейчас открою, то потом не смогу закрыть, – отвечаю я, и звучит это немного угрожающе, как если бы мой маленький чемодан был ящиком Пандоры.
Офицер непреклонен, и я, пыхтя, начинаю расстегивать молнию. Мстительно думаю: держись, международный аэропорт имени Ататюрка, ты сам этого хотел.
Густой аромат плова вырывается на свободу первым.
– Специи, – говорю я. – Для плова. Для харчо. Отдельно сумах. Сушеная липа.
Офицер чихает в свою маску и опасливо тычет пальцем в вакуумные пакеты.
– Орехи. Кедровые.
Он молчит, и я считаю нужным объяснить:
– Вы знаете, сколько они стоят в Португалии?!
– Как много орехов, – с некоторым даже уважением говорит офицер. – А это что?
– Чурчхела.
И тут он уставился на меня с таким видом, что я подумала: наверно, в турецком языке это сочетание звуков звучит как страшное оскорбление. А это всего лишь гордость кавказской кухни – изрядно, впрочем, поникшая в моем чемодане, стиснутая кедровыми орехами и мешком с уцхо-сунели. Сейчас чурчхелу отберут, а меня арестуют за нападение на офицера, и я закончу свои дни в турецкой тюрьме, и меня не спасет даже министр Лавров, потому что… потому что чурчхела.
– Не плачьте, – вдруг сказал офицер, хотя я и не думала плакать. – Это неважно. Вообще-то мне нужно только проверить ваш ноутбук. Специи меня не интересуют.
Я включала и выключала компьютер, запихивала свои пакеты обратно в чемодан и все думала: как же чурчхела – это неважно? Это очень важно, очень! Уже больше года, с тех пор как исчезла, словно ее никогда и не было, возможность просто сесть в самолет, закрыть глаза и открыть их в точке назначения.
Много лет мой путь из Москвы в Лиссабон или обратно занимал часов восемь от двери до двери. Прямой аэрофлотовский рейс, обычная туристическая виза, «туризм» как универсальный ответ на вопрос пограничника о цели визита. Добро пожаловать, буркали они, грохая печатью, и махали рукой: следующий!
Теперь не так. Теперь только вид на жительство как почти единственное, что дает право перемещаться между странами. Теперь это квест с пересадкой и бесконечными молитвами всем богам гражданской авиации: пожалуйста, пусть у меня будет отрицательный тест, пожалуйста, пусть стыковочный рейс не отменится и не задержится, потому что тест действителен только 72 часа, пожалуйста, пусть температура моего тела не повысится даже на градус, потому что в этом случае меня могут отправить сдавать тест повторно. Теперь авиакомпанию выбираешь не по принципу «подешевле» и «стыковка покороче», а чтобы вообще летело и чтобы не требовали два теста – один обычный, а второй в аэропорту, непосредственно перед посадкой. Но теста мало, надо еще заполнить специальную форму, которая даст возможность найти меня в случае, если мне не повезет оказаться в самолете с кем-то, у кого ковид. Найти и обезвредить, ага.
Какие проблемы, скажете вы. Тест в России можно сдать по ОМС, бесплатно. А форму заполнить онлайн и предъявить QR-код, это занимает секунду. Но это, как я уже сказала, если у тебя есть гаджеты и ты умеешь ими пользоваться. А вот несколько весьма пожилых людей, пытавшихся сдать экспресс-тест в аэропорту «Шереметьево», не смогли этого сделать, потому что в принципе не поняли, что такое сайт и как на нем зарегистрироваться. «Ну вы страницу откройте, там все написано», – втолковывали им сотрудники. Пожилые люди открывали страницы паспортов. «В телефоне откройте! – злились окружающие. – В интернете!» Да мы не умеем в интернете, плакали пожилые люди, мы по телефону только звоним. И все вокруг разводили руками.
В общем, нельзя просто взять и полететь. Но если ты, хоббиту упорному подобно, все же проник в зону вылета, ты, хоббит, не найдешь там того, к чему привык. Там больше нет того особенного запаха, который многие годы работал переключателем в режим «путешествие»: магазины беспошлинной торговли полупусты, рестораны по большей части закрыты, огромные аэропортов пространства пугающе тихие. Мало людей. Мало радости. Жизни мало. Ты просто сидишь, ждешь свой рейс и мечтаешь снять маску. Но если ты это сделаешь, из воздуха возникнет сотрудник аэропорта, который потребует, чтобы маска была надета, и надета «корректно».
Вот уже год я избегаю смотреть фильм «Реальная любовь». Даже мне, аэрофобу и домоседу, невыносимо видеть веселые толпы в аэропорту, и как обнимаются люди, и как они улыбаются, выходя из зоны прилета. Невыносимо понимать, что волшебный портал, делавший мир одновременно маленьким и необъятным, закрылся. Что мы возвращаемся во времена, когда авиапутешествие было уделом избранных. Богатых. «Выездных».
И поэтому чурчхела так важна. В другие времена мне бы в голову не пришло набить чемодан специями и сладостями. Потому что их, даже самые экзотические, можно было при желании раздобыть почти в любой точке мира. Европы уж точно. А если нет – попроси друзей, раз в месяц-то уж точно кто-нибудь приезжал из России. Или купи билет на самолет, а вечером иди в узбекский ресторан и трескай этот плов, пока не лопнешь.
Нет, я не тосковала в Лиссабоне по харчо, плову или селедке иваси. Я не летала через половину континента ради супа из подберезовиков. Но я знала, что эта возможность у меня есть, понимаете? А теперь она пропала. Теперь мы живем с ощущением, что нас могут лишить даже той ограниченной свободы передвижения, что у нас еще есть. И потому каждый раз – он как последний. А раз так, надо успеть протащить с собой сушеный синий василек, кедровые орехи, две теплые кофты и – да, чурчхелу.
– Хорошего путешествия, – сказал мне тот самый офицер, когда я, наконец, утрамбовала уцхо-сунели и компанию обратно в чемодан. – Красивый букет.
Я расправила капюшоны и любезно ответила:
– Это не букет. Это укроп.
И пошла к своему выходу, волоча за собой чемодан и шубу. Источая крепкий запах плова. И пряча зареванное лицо в охапке свежего укропа – который не растет в Португалии, ну хоть ты тресни.
В конце концов, думала я, это не навсегда. Все вернется, надо просто немного потерпеть. Ведь в самолете народ по-прежнему вскакивает до того, как он остановился. И в очереди на паспортный контроль никто не соблюдает социальную дистанцию – никто и нигде, ни в Москве, ни в Лиссабоне. Какая дистанция, это живая очередь, детка! Это ведь знак того, что человеческую натуру не переделать, правда?
Все будет хорошо, думала я, не обращая внимания на круглые глаза других пассажиров. Это раньше в аэропортах было полно фриков, а теперь и шуба с укропом – зрелище. Глупее, чем в истории с чурчхелой, я себя уже не почувствую, а сушеные грибы у меня в багаже.
Я еще не знала, что спустя несколько часов дотошный португальский пограничник пролистает мой паспорт, найдет маленький прозрачный пакетик и, подняв его двумя пальцами, спросит, что в нем лежит. А я отвечу:
– Это шерсть моего кота.
– Память? – участливо спросит пограничник.
Нет, что вы, испугаюсь я, типун вам на язык, жив мой кот! Просто его постоянный врач в Москве, а вывезти всего кота целиком сейчас очень сложно, поэтому пришлось надрать на анализ шерсти. Анализ, впрочем, врач делать отказалась: как-то я неправильно надрала.
Но всего этого я не скажу. Я ткнусь лицом в букет укропа, и пограничник, не задав больше ни одного вопроса, шлепнет мне печать с сочувственным грохотом. И скажет «следующий».
