Жизнь в тумане

Что есть самоцензура? Бывает, смотришь на человека и думаешь: «Гад ты, оказывается, Костя Федотов» (погуглите фразу — простые были времена). Но промолчишь. Это и есть самоцензура. Воспитывалась в нас веками. Задолго до того, как Петр Великий отменил тайну исповеди в церкви, которую сделал частью госаппарата.

К примеру, князь Курбский. Пока был при царе Иване — помалкивал в тряпочку. А сбежал в Литву, которая тогда была «альтернативным Русским государством», так стал обличать.

Или взять последнего «прозревшего». Экс-глава московской антидопинговой лаборатории Григорий Родченков, смывшись в Лос-Анджелес, раздает интервью, называет фамилии спортсменов-чемпионов и признается, что сам участвовал в подмене проб мочи.

Что раньше-то молчал? Было опасно? Сестра получила условный срок по делу, по которому он и сам проходил (распространение наркотиков, надо полагать), но пересидел в психушках. Оказался на крючке и сотрудничал? Стоит ожидать развития и этой версии. Однако в любом случае откровенность прорезалась лишь после громкого допингового скандала, где Родченков — один из главных фигурантов. Где тут самоцензура и конформизм, где самозащита, а где понятное намерение заслужить статус беженца? После того как два сотрудника его лаборатории внезапно скончались с перерывом в пару недель. Сложно все. Неоднозначно.

Совершенно «в кассу» в этом смысле придется в нашей жизни изобретение Натальи Касперской, которое будет анализировать голосовой трафик работников на рабочем месте. Можно и не на рабочем. И не работников.

Наши люди пока не приучены к политкорректности, когда дело касается не властей (с этим как раз все хорошо, даже с перегибом: вековые порки на конюшне и вздымания на дыбу несогласных даром не прошли), а сослуживцев, соседей, даже непосредственного начальства. Там, где западный человек будет выбирать выражения, избегая называть негра негром даже на своей кухне, наш себя сдерживать не станет.

Хотя были времена, когда за использование в коммунальном сортире газетки с ликом вождя можно было загреметь лет на десять, а то и навсегда.

А поскольку понятие антисоциального поведения трактовалось широко, а надзорным, в том числе общественным (партия, профсоюзы, комсомол), органам страсть как хотелось блюсти мораль, то это привило советским людям тотальную сдержанность во всем. На грани пришибленности. То были времена расцвета самоцензуры.

Эти времена во многом возвращаются. Не буквально пока, но зато на новой технологической основе.

Какие ключевые слова сисадмины по поручению начальства перво-наперво вставят в «фильтр Касперской»? Конечно, «этот козел» и «эта стерва».

А вовсе не про корпоративные секреты. И сделает наш человек следующий шаг в самоцензуре.

Будет думать, что говорить вслух при наличии поблизости любых электронных гаджетов, что постить в соцсетях, а что перепощивать. Это непривычная пока для нас публичная среда, где мы не ожидали в массе своей, что там надо сначала думать, а лишь потом «отливать в граните» навечно в сети.

Западное общество тоже, наверное, не вполне привыкло. Однако и громкие отставки после «неаккуратных» высказываний публичных людей, и изучение профиля человека в сетях, перед тем как принять его на работу, уже давно там у них рутинная практика. Она же — важная предпосылка к самоцензуре. Которая может выгладить, как утюгом, общество до стерильной универсальности во взглядах и поведении. Кто не впишется — обречен на маргинальность и вечную блокировку продвижения вверх по социальной лестнице.

Мы пойдем тем же путем. Но с поправкой на свои вековые традиции. И на улицах люди научатся чувствовать на себе стеклянный взгляд камер наблюдения. Под ним не забалуешь. Ведь как к лучшему изменилась манера вождения автомобилистов в городах, где понатыкали камер!

Вежливость — она ведь продукт не столько вольностей, сколько репрессий.

Параметры самоцензуры задают само общество, политическая элита, исторические и культурные традиции — общий уровень культуры. Страны западной демократии и, скажем, ваххабитских режимов Персидского залива подошли к эре новых информационных (тоталитарных) технологий с разным багажом. За то, за что блогера в Саудовской Аравии повесят или побьют палками, в Америке просто не возьмут на госслужбу или в университет (с поправкой на контент, разумеется). Вполне определенный «багаж», вшитый, кажется, на генетическом уровне, есть и у нас.

Самоцензура в обыденной жизни у нас зависима от политической. Чем строже режим, тем строже нравы во всем. Чувствующие конъюнктуру люди, поняв, куда и с какой силой дует очередной ветер перемен, не станут писать статью или снимать кино по очень широкому круг проблем, если видят, что для оппозиционности настали «не те времена».

А реакционеры, чувствуя, что их час пробил, отвоевывают все более широкое пространство для травли неугодных и нестандартных. Сегодня сайты блокируют за одно, потом это «одно» иссякает в результате самоцензуры, но вдохновенные цензоры уже поймали ветер в паруса.

И работают, все понижая и понижая планку. У нас, оказывается, внесудебная практика блокировки в интернете уже давно действует, в том числе с помощью тех, кого по статусу уместнее назвать общественниками. Их государство официально на такое «раззудись плечо» не уполномочило, строго говоря.

Но машина не имеет тормозов. Ее можно остановить лишь окриком сверху. Там молчат. Значит, нравится.

Чаще, когда говорят о самоцензуре, имеют в виду прессу. Сатирический похабник «Шарли Эбдо» возможен во Франции, но вряд ли возможен в США. Там на днях, правда, опубликовали «расследование». Оказывается, твиттер Обамы в «фолловерских отношениях» с аккаунтами порнозвезд.

Казалось бы, вот она, новость, рейтинг подскочит, как температура при гриппе. Плюс мем «гриппозный нос» в карму. Однако приличные издания новость проигнорировали. Не довелось читать также ни в одном издании, входящем в президентский пул, дурацких шуток по поводу огородничества супруги президента Мишель на грядках, разбитых близ Белого дома.

Никто не копает (почему-то) про чикагское трудное прошлое Обамы, когда он дружил с такими странными персонажами (включая одного экстремиста-проповедника), с которыми теперь и на пушечный выстрел не сблизился бы. Не пишут не потому, что боятся сфабрикованных уголовных дел, обыска ФБР или преследования владельцев информационного холдинга за налоги. Так грубо там давно не работают. Просто есть неписаные (наряду с писаными) правила, которые если демонстративно начать нарушать, то можно быстро оказаться в изгоях. Причем все вокруг будут тебе улыбаться.

Феномен бунтаря Сандерса тем и хорош, что тот может нести все что угодно про «политическую революцию», но система иммунизирована от таких инсургентов, чтобы блокировать их без лишнего шума и пыли. В этом ее и сила.

Кстати, о наездах. Пару лет назад одно из рейтинговых агентств «большой тройки» на фоне очередного кризиса с повышением потолка госдолга США позволило себе усомниться по части перспектив сохранения суверенного рейтинга бондов казначейства на высшем уровне.

Вы будете смеяться, но таки у них «нарисовалось» ФБР. И основания нашлись. За внушительную сумму компенсации в пользу государства инцидент уладили. Рейтинг стоит как скала.

Традиции западной и особенно американской прессы, конечно, иные, чем у нас. По-обывательски можно сказать: много себе позволяют. Однако без самоцензуры и там никуда: правила игры подсказывают грань приличий. Но главное то, что запрос на свободу прессы есть в самом обществе. Оно позволяет собой манипулировать, да. Искусство манипуляций развивается. Тут технологии тоже не стоят на месте. Но общество не терпит открытых и циничных проявлений цензуры, давления на массмедиа, журналистов и прочих критиков начальства. В таких случаях на защиту «правдоборцев», или, как их называют, whistleblowers, встают массы людей. Горизонтальная солидарность во имя общих принципов и прав — непременная составляющая существования свободных СМИ в любом обществе.

Если нет массового общественного запроса на свободу слова (НКО, партий, далее — везде), массмедиа остаются один на один с властью. И тогда их отношения уже не часть общественного договора, а двусторонний договорняк.

Там тоже свои понятия, которые вписаны в общеполитический контекст — с «маски-шоу», незащищенностью прав собственности, тонкостями межличностного общения топ-менеджеров с разными «башнями». Это не столько процесс изготовления медийного продукта, сколько лавирование в тумане. Правила игры вроде есть, но они менее определенны, чем при славной советской власти, когда были цензура, партком и линия партии в целом. Которая, конечно, колебалась не по-детски, но за ней можно было уследить и подстроиться.

А сейчас, чтобы подстроиться под то, чего по большому счету нет, надо угадывать. Это кроме тех, кого прямо инструктируют. Им, слава богу, проще.

Нет бы сразу четко сказать: вот тут красные флажки, сюда не ходи, туда не ходи, это согласуй с гендиректором, это с рекламной службой, а это со мной, все в контракте — подписывай.

К чему, спрашивается, все эти детские жеманные игры: пишите, что хотите? Как бы вне контекста отечественного бытия, с дуба рухнувши и с луны свалившись.

Игрокам на рынке СМИ стоило насторожиться, когда было запрещено иностранцам владеть медийными активами более чем на 20%. Какой мог быть, в частности, ответный ход? Например, отдать журналистам долю в акционерном капитале. Если заранее настроиться на минимизацию убытков в случае утраты чувства связи с наступающей на нас реальностью. Было бы интересно посмотреть на такой эксперимент. Но не дали. Опять жаба придушила. А народ, как водится, безмолвствует. И что вы хотите в такой ситуации?

Между строк диалогов с властью была написана по большому счету вся классическая русская литература. На жонглировании фигой в кармане строился успех многих советских театральных шедевров. Почему русская журналистика должна была стать неким исключением? Она и не стала.